Дьяк, ум. около 1500 г. Точных сведений о происхождении этой фамилии не имеется, но, по-видимому, эти Курицыны не принадлежали к тем Курицыным, которые ведут свое начало от знатного рода Свибловых и записаны в Бархатную книгу. Ф. В. Курицын в течение двадцати лет занимал первенствующее положение между дьяками и пользовался большим доверием Иоанна III. В 1482 г. он был отправлен к венгерскому королю Матвею Корвину, для утверждения договора, заключенного в Москве с венгерским послом, и для обмена грамотами.

На возвратном пути он был задержан турками в Белграде и освобожден лишь стараниями короля Матвея и крымского хана Менгли-Гирея. Иоанн III письменно поблагодарил Менгли-Гирея за содействие к освобождению Курицына и двух мастеров (пушечника и каменщика), выписанных из Италии и попавших в плен вместе с Курицыным.

Кроме того, Иоанн просил Менгли-Гирея разузнать, справедливо ли говорили турецкие паши Курицыну о желании султана жить в дружбе с великим князем московским? На это Менгли-Гирей получил от султана Баязета II следующий ответ: "ежели государь московский тебе, Менгли-Гирею, брат, то будет и мне брат". В 1488 году Курицын записывал посольские речи рыцаря Николая Поппеля, присланного германским императором Фридрихом к великому князю Иоанну III с предложением заключить брак племянника императора, Альбрехта маркграфа баденского, с одной из дочерей великого князя, Еленой или Феодосией; в 1490 г. встречал вместе с окольничим Чеботовым посланника императора Максимилиана, Георгия Делатора, на великокняжеском дворе, на лестннце.

В 1491 г. рыцарь Поппель, приезжавший в 1488 г. посланником от немецкого императора, прислал великому князю Иоанну III письмо и богатые подарки, но великий князь не принял подарков и велел Курицыну ответить слуге Поппеля в следующих выражениях: "Государь твой Николай писал к Государю нашему не по пригожу как есть пишут к Великим Государем: ино нам поминки его не надобе". В 1493 г. Курицын записывал речи Ивана Подося, присланного мазовецким князем Конрадом, желавшим посватать одну из дочерей великого князя Иоанна III и предлагавшим союз против преемников польского короля Казимира IV. В 1494 г. был послан вместе с князьями Вас. Ив. Патрикеевым и Сем. Ив. Ряполовским в Вильну к литовскому королю Александру для утверждения условий его брака с дочерью Иоанна III - Еленой.

В 1495 г. участвовал в новгородском походе Иоанна III; в 1491-1500 гг. рядом с дьяком Андреем Майком и всегда на одном из первых мест упоминается в записях о приеме и переговорах с послами польско-литовского короля.

Курицын принадлежал к числу лиц, причастных к умственному движению в Московском государстве ХV - XVI вв., возбужденному ересью так называемых жидовствующих.

Эта ересь - смесь иудейства с христианским рационализмом - появилась в Киеве в половине XV в., оттуда перешла в Новгород, а из Новгорода была перенесена в 1480 г. двумя главными еретиками, священниками Дионисием и Алексеем, в Москву, куда эти два лица были взяты самим великим князем Иоанном III, на которого они произвели при первом знакомстве весьма благоприятное впечатление.

Назначенные к Успенскому и Архангельскому соборам, они скоро распространили свое учение между влиятельными людьми.

В числе их сторонников были: Симоновский архимандрит Зосима, получивший вскоре место московского митрополита, невестка великого князя Елена, мать наследника престола, и братья дьяки, Федор Васильевич и Иван-Волк Васильевич Курицыны.

В 1490 г. новгородский архиепископ Геннадий, собрав все известия о ереси жидовствующих, прислал доказательства вместе с виновными на суд великому князю и перечислил и московских единомысленников, кроме Зосимы и дьяка Ф. В. Курицына.

Названные Геннадием еретики были наказаны, а Курицын не только не пострадал вместе с ними, но и не лишился прежнего доверия великого князя, что видно из приведенных выше фактов его служебной деятельности за 1491-1500 гг. В 1494 г. Зосима, за открывшееся еретичество и далеко не монашеский ораз жизни, был удален с кафедры; преемником ему явился Симон - на этот раз Курицыну не удалось провести последователя ереси; за то именно Курицын успел устроить назначение в Новгород в архимандриты Юрьева монастыря еретика Кассиана, через которого снова распространилась ересь в Новгороде, почти подавленная было суровыми мерами Геннадия.

В Москве же Курицын успевал убеждать великого князя, что ереси вовсе нет, и что слухи об ее существовании, доходившие до великого князя, суть плод неумеренной ревности к вере некоторых, слишком подозрительных людей. Известный историк церкви, Голубинский, дает такое объяснение вопроса, как удавалось Курицыну убеждать в этом Иоанна, несмотря на двукратное признание на соборах факта существования ереси: он приводит сведение о том, что Курицын был довольно сведущ в астрологии и предполагает, что ему удавалось убедить Иоанна Васильевича в том, что действительные еретики были в Новгороде и были осуждены собором и уничтожены после него, а что затем в Москве оставались только люди, занимающиеся астрологией, - занятия же астрологией с точки зрения церковной тоже запрещенные, тем не менее не могли не представляться Иоанну значительно менее опасными и менее незаконными; вместе с тем - вовсе не трудно было представить государю, что именно эти занятия являются в глазах многих весьма большим религиозным преступлением и подают повод утверждать существование ереси; нет ничего невозможного даже и в том, что Иоанн III, как многие и из образованнейших его современников, верил и сам в астрологию. - Ф. Курицын умер между 1497 и 1504 г., t - и вслед за его смертью произошел новый разгром еретиков: в декабре 1504 г. Иван Курицын, Иван Михайлов и другие были сожжены, иные были подвергнуты другим наказаниям; ересь теперь была уничтожена окончательно.

Востоков полагает, что известная повесть о Дракуле, воеводе волошском, написана или самим Курицыным, или кем-нибудь из его спутников, бывших с ним в 1482 г. в Венгрии.

Это предположение основано на заявлении сочинителя повести о Дракуле, что он сам видел в Венгрии, в Будине, Дракулиных сыновей, привезенных туда королем Матвеем.

Соловьев со своей стороны высказывает мнение, что сочинитель повести о Дракуле составил и летопись времен Иоанна III, так как летописец говорит, что видел изгнанных турками владетельных лиц, а это мог сказать только человек, бывший за границей, например в Венгрии.

Если эти догадки справедливы, то Курицын является не только государственным деятелем, но и бытописателем.

Голубинский, "Ист. рус, церкви", т. II, половина I, 560-580; Соловьев, "История", кн. I, 1437, 1547-1553, 1577, 1578; Жиакин, "Митр. Даниил", 38-53; Бантыш-Каменский, "Обзор внешних сношений России", I, 756, III, 78; другие источники см. в биографии Афан. Курицына.

В. Корсакова. {Половцов}

КУРИЦЫН Фёдор Васильевич (? - 1500), русский государственный деятель и дипломат, писатель, глава московского кружка еретиков; первый дьяк Казны (с конца 1480-х годов). Старший брат И. В. Курицына Волка, отец А. Ф. Курицына.

Карьера Курицына началась, вероятно, в 1470-х годах: дьяк великокняжеской Казны (не позднее 1482), с конца 1480-х годов первый её дьяк, специализировавшийся главным образом на внешнеполитической деятельности. Входил в состав ближайшего дворцово-приказного окружения великого князя московского Ивана III Васильевича. В 1482 Курицын послан в Венгрию для заключения с королём Матьяшем Хуньяди союзного договора, направленного против Ягеллонов и Габсбургов. Вернулся в Москву в сопровождении молдавского посла к августу 1485 после длительного пребывания в Аккермане (ныне город Белгород-Днестровский), где был заключён под стражу местными турецкими властями. Принимал активное участие в русско-венгерских (по 1489) и русско-молдавских (с конца 1480-х годов) переговорах в Москве. При приёмах послов Священной Римской империи Иваном III и в ходе переговоров с ними в 1489, 1490, 1492 выступал с ответами и «речами» от имени великого князя. В частности, на предложение императора Фридриха III пожаловать великому князю московскому титул короля (1489) Курицын зачитал ответ-отказ (скорее всего, имел к его формулированию самое непосредственное отношение), в котором обосновывались божественное происхождение власти великих князей московских и её наследственный характер. Принимал участие в обсуждениях с имперским послом (1492) вопросов о возможном протекторате Русского государства над Тевтонским орденом и характере взаимоотношений с Ливонским орденом. Весной 1493 вёл переговоры в Москве с послом князя Конрада Мазовецкого [о предполагавшемся союзе против Великого княжества Литовского (ВКЛ), а также о возможном браке Конрада с одной из дочерей Ивана III], в октябре 1494 - с послами Ганзы. В 1491-1500 активный участник русско-литовских переговоров. В отдельных случаях только Курицын после «речей» великого князя послу выступал с ответами (1491). Курицын был в составе «ответной комиссии» на решающих переговорах в январе - феврале 1494, он зачитывал подготовленный под его контролем русский текст Московского мира 1494 и особые грамоты, оговаривавшие условия жизни (в том числе в отношении религиозной обрядности) княжны Елены Ивановны после бракосочетания с великим князем литовским Александром. Курицын имел прямое отношение к формулировке титула Ивана III в русских экземплярах документов. В марте - мае 1494 Курицын входил в состав русского посольства в ВКЛ, отправленного для ратификации великим князем литовским заключённого договора и соглашений по поводу брака. Курицын принимал активное участие в русско-литовских переговорах в Москве по проблемам несоблюдения условий Московского мира 1494 (прежде всего, в отношении Елены Ивановны), преследования православных (главным образом знатных лиц и служилых людей), по пограничным спорам и враждебным действиям ВКЛ на международной арене (возобновление антирусского союза с Большой Ордой, ограничение пропуска русских дипломатов и купцов через литовскую территорию), умалению титула Ивана III и др. По всей видимости, Курицын сыграл важную роль в формулировании твёрдой негативной позиции русской стороны по отношению к действиям литовской стороны, результатом чего стала русско-литовская война 1500-03. В 1497 Курицын «именем великого князя» отвечал ногайскому послу, в конце 1499 - начале 1500 участвовал в переговорах с послом крымского хана Менгли-Гирея I и посланником кафинского паши. В апреле 1500 вёл ответственные переговоры с литовскими послами в условиях почти начавшейся войны с ВКЛ.

Разнообразной была и внутриполитическая деятельность Курицына. Он подписал ряд докладных судебных списков по решениям великого князя московского Ивана Ивановича Молодого (около 1485-90), князя Василия Ивановича (будущего великого князя московского Василия III Ивановича; около 1491-93), главы Большого дворца князя П. В. Великого (около 1495-98). В ноябре 1490 им подписана жалованная грамота Ивана III пермскому епископу Филофею, главным пунктом которой, наряду с фиксацией епископских владений, была частичная конфискация захваченных кафедрой земель с возвратом их в статусе волостей с безусловным запретом продажи, заклада, вкладов по душе волостных территорий церковным корпорациям. В июле 1497 Курицын подписал подготовленную под его контролем жалованную меновную грамоту Ивана III удельным князьям Фёдору и Ивану, своим племянникам, сыновьям волоцкого и рузского князя Бориса Васильевича. Уникально использование в этом публичном «внутреннем» документе титула из дипломатических текстов («Мы, Иван, Божиею милостию государь всея Руси и великий князь...»); печать грамоты - первый случай применения нового герба с изображением двуглавого орла. По мнению ряда исследователей, Курицын с братом Иваном приняли активное участие в составлении Судебника 1497 (смотри Судебники 15-16 века). С 20.10.1495 по 24.3.1496 Курицын сопровождал Ивана III в поездке в Новгород (назван вторым среди дьяков).

Несомненно, что Курицын активно участвовал в разработке политической доктрины русской государственности, божественного характера наследственной власти великих князей московских, прежде всего в сфере дипломатии. Перу Курицына, по мнению большинства учёных, принадлежит «Повесть о Дракуле» («Сказание о Дракуле воеводе»; судя по упоминаниям в тексте, оно написано русским человеком, побывавшим в 1-й половине 1480-х годов в Венгрии и Молдавии с группой соотечественников). Основанный на устных рассказах о «зломудром» и весьма жестоком монархе текст не даёт однозначной его оценки. Тиранический способ правления, неадекватные, порой изуверские способы казни совмещены в образе Дракулы с неутомимым стремлением «извести в своей земле» любое «зло» (воровство, разбои, лжесвидетельство, иные «неправды») и покарать виновного смертной казнью вне зависимости от его социального статуса. При этом автор утверждает ценность самого статуса «великого государя». Скорее всего, Курицын имел прямое отношение к великокняжескому летописанию, в частности к составлению так называемого свода 1500 года (от него сохранился первоначальный черновой вариант за осень 1497 - лето 1500), содержащего важные известия о политической борьбе в Русском государстве в 1497-99.

Единственным подписанным Курицыным сочинением (авторская подпись зашифрована) является «Лаодикийское послание» (и, возможно, «Написание о грамоте», соседствующее с ним в ряде рукописей и связанное по смыслу). Краткость текста, своеобразие формы (послание состоит из стихотворного введения, где каждая строфа начинается с последнего слова предшествующей, и особой таблицы из двух рядов букв в алфавитном порядке с комментариями к ним), множественность редакций сочинения (не менее трёх) породили ряд интерпретаций философско-мистического, криптографического и грамматического характера. Вероятно, автор ориентировался на грекохристианские источники, при этом его понимание идеи свободы воли («душа самовластна, ограда ей вера») было заметно шире интерпретации, принятой в православном вероучении. С установками «Лаодикийского послания» перекликались идеи «Написания о грамоте» о «самовластии ума», данного человеку Богом (только человек, овладевший «грамотой», обладает истинной свободой воли).

Вскоре после возвращения Курицына из Венгрии образовался московский кружок еретиков. По различным источникам, в него, помимо Курицына, входили его брат Иван, дворовой сын боярский Дмитрий Коноплёв, московские дьяки Истома и Сверчок, московские купцы И. Зубов, С. Клёнов, известный писец Иван Чёрный и др. Их собрания посещали также перебравшиеся в Москву новгородские еретики, в том числе протопоп Успенского собора Московского Кремля Алексей и священник Архангельского собора Московского Кремля Денис.

Обвинения Курицына в ереси впервые появились в 1490 в посланиях новгородского архиепископа Геннадия московскому митрополиту Зосиме и собору «на еретики», при этом обличений собственно еретических воззрений Курицына в них нет. В приговоре собора 1490 имя Курицына вообще не упомянуто, а наказания новгородских еретиков никак не сказались на его положении при дворе и в окружении Ивана III, наоборот, в 1490-е годы оно укрепилось, а политическое значение Курицына заметно усилилось. Непримиримый противник Курицына - Иосиф Волоцкий писал о том, что великий князь «во всем... послушайте» Курицына и после 1502 говорил ему о своей осведомлённости о ереси (отличной от новгородской), сторонником которой являлся Курицын.

Позднейшие обличения Курицына и членов его московского кружка после собора 1504 были явно тенденциозными, и очень сомнительно, что они соответствовали действительности. Судя по отдельным указаниям, следует говорить о критическом отношении Курицына и других московских еретиков к святоотеческим текстам (в том числе и в канонических вопросах), об отрицании ими монашества и монастырей как института церковной жизни, а соответственно и церковного землевладения, преимущественно монастырского.

Судя по ряду косвенных указаний, Курицын умер естественной смертью не позднее лета 1500, не будучи в опале.

Лит.: Базилевич К. В. Внешняя политика русского централизованного государства. Вторая половина XV в. М., 1952; Казакова Н. А., Лурье Я. С. Антифеодальные еретические движения на Руси XIV - начала XVI в. М.; Л., 1955; Лурье Я. С. Идеологическая борьба в русской публицистике конца XV - начала XVI в. М.; Л., 1960; он же. Две истории Руси XV в. СПб., 1994; Клибанов А. И. Реформационные движения в России в XIV - первой половине XVI в. М., 1960; Каштанов С. М. Социально-политическая история России конца XV - первой половины XVI в. М., 1967; Веселовский С. Б. Дьяки и подьячие XV-XVII вв. М., 1975; Казакова Н. А. Русско-ливонские и русско-ганзейские отношения. Конец XIV - начало XVI в. Л., 1975; Хорошкевич А. Л. Русское государство в системе международных отношений конца XV - начала XVI в. М., 1980; Зимин А. А. Россия на рубеже XV-XVI столетий. М., 1982; Турилов А. А., Чернецов А. В. К культурно-исторической характеристике ереси «жидовствующих» // Герменевтика древнерусской литературы XI-XVI вв. М., 1989. Сб. 1; Булычев А. А. Потомки «мужа честна» Ратши. Генеалогия дворян Каменских, Курицыных, Волковых-Курицыных. М., 1994; Григоренко А. Ю. Духовные искания на Руси конца XV в. СПб., 1999.

Александр Юрченко

Фёдор Курицын. Повесть о Дракуле

Исторические хроники конца пятнадцатого века

С благодарностью за долготерпение и веру моей жене Людмиле посвящается

Дело первое. Фон Поппель. Не то посол, не то лазутчик

– Скажи, Мартынка, а сам ты с Дракулой вёл беседы? – Фёдор Курицын слегка поёжился – не то от холода, хоромы были не топлены, не то от упоминания имени валашского господаря, один перечень деяний которого леденил кровь. Думный дьяк недавно вернулся из посольства в Королевстве Венгерском, где только и говорили о Дракуле – так что воспоминания были свежи.

– Не довелось, – Мартин тряхнул головой, коротко стриженной на латинский манер. – Потому и сижу сейчас в светлице государева дьяка в стольном граде московском, а не в Трансильвании на колу у Дракулы.

Весна в Москве, как и зима – красна короткими днями. Тратить витые разноцветные свечи – подарок венгерского короля Матфея Корвина – не хотелось: сгодятся для ночных утех за пером и бумагой. Дьяк зажёг лучину.

– А правда, что Дракула убил пристава городской стражи и не понёс кары за злодеяние своё?

Мартин на вопрос хозяина только повёл соболиными бровями, делавшими похожим на девичье его голое безбородое лицо. За это сходство холопы курицынские прозвали выскочку латинского «марфушей». Однако у девок вид франтовато одетого Мартынки вызывал неподдельный интерес.

– Чай, не слышишь, поганец, что тебе говорят? – слуга не на шутку рассердил Курицына.

– Нешто, Фёдор Васильевич, служивые люди Матфея тебе о том не поведали?

Государев дьяк отрицательно покачал головой.

– Сказывают, дело так было, – рассказчик неожиданно перешёл на шёпот. Показалось, а, может, в самом деле, где-то рядом скрипнула половица. Оба прислушались. «Померещилось, значит». Мартин перекрестился и продолжил. – Прослышав о притеснениях, учинённых валашским господарем, Матфей посылает за душегубом войско и пленяет его. Отсидев добрую дюжину лет в темнице, Дракула выходит на свет белый.

– Таки простил ему прегрешения Матфей! – воскликнул Курицын, судя по тону, недовольный таким поворотом событий.

– Нет, сидеть бы Дракуле всю жизнь в темнице сырой в Вышеграде на Дунае! – Мартин тонко угадывал перемены в настроении Курицына. – Так умер воевода, поставленный на престол Валахии после его заточения. Более достойного, чем Дракула, не нашлось – пришлось королю Матфею возвращать законного господаря на старое место.

– Ну, другое дело, – улыбнулся Курицын.

– Однако продолжу, мой господин. – Мартынка зевнул, прикрывая рот рукой. Разговоры о Дракуле ещё в Венгрии ему порядком надоели, но виду подавать нельзя, обидится государев дьяк. – По дороге домой бывший узник остановился в Буде, где пробыл несколько дней. Здесь и приключилась с ним эта оказия… Однажды во двор корчмы, где Дракула почивал, забежал злодей, уклонявшийся от погони. Приставы схватили его. Тут выходит Дракула и мечом отсекает голову тому, кто держал злодея за руки, самого же беглеца – отпускает. Приводят Дракулу во дворец на светлые очи Матфея Корвина.

«Пошто так поступил? – король вопрошает. – Ещё и злодея отпустил».

«Всякий, кто разбойнически в мой дом проникает, так погибает», – таков был ответ смутьяна.

«Нешто приставы разбойники?» – рассердился Матфей.

«А почём мне знать, кто они? Коли ты пришёл бы за злодеем, не отпускал бы – выдал тебе».

– Махнул король рукой и отпустил его с богом, – закончил рассказ Мартынка.

Курицын вздохнул… Во время рассказа слуги он сидел не шелохнувшись.

– Властью, данной Богом, волен король Матфей распорядиться по своему умыслу, – прервал он затянувшееся молчание. В поступке Дракулы Курицын уже не видел ничего необычного. За время путешествий по землям венгерским, валашским, трансильванским и турецким и не такое доводилось слыхивать. А вот Матфей Корвин удивил его. Мысленно он ставил на место короля венгерского Великого князя Ивана III: «Как бы Иоанн Васильевич рассудил оказию такую?» – и не находил ответа. Страх от мысли самой, что государь московский мог поступить не по его, Курицына, убеждениям, холодом сковал тело.

– Зябко мне. Мартынка, печь затопи да иди почивать.

Мартынка был не просто слугой. Он являлся постоянным собеседником государева дьяка и по праву мог считаться соавтором «Повести о Дракуле», которую Курицын писал по ночам. Дело было секретное. Знал о нём только Мартынка – человек проверенный, которого Курицын взял в услужение в землях угорских да так и оставил при себе за чистый ум и ясную голову.

Днём, принимая послов, или просто проводя время на государевом дворе, Фёдор Васильевич наблюдал за Великим князем и женой его, греческой царевной Софьей и невольно сравнивал Великого князя с Дракулой. Вечером, в беседе с Мартынкой, и особенно ночью, наедине с чистым листом бумаги, сомнения одолевали его. А всегда ли прав достопочтимый государь московский, иногда в горячности своей превосходивший героя его писаний?

Догорела последняя лучина. Чертыхаясь, Курицын едва нащупал впотьмах турецкий сундук – подарок паши из Аккермана, достал свечу, зажёг её и поставил в массивный серебряный подсвечник. Потом вынул перья, чернила, бумагу и сел за стол. Уже месяц как вернулся из земель угорских. Три года провёл при дворе венгерского короля и почти год в заточении в Аккермане – Белом городе – на Днестре у Чёрного моря, отобранном у молдавского володаря Стефана турецким военачальником Султан-Беем. И схватили ведь Курицына по-глупому, на переправе через Днестр в землях дружественных молдавских, в двух шагах от литовской Руси. Мала – мала московская земля, негде разгуляться на ней славному витязю.

А ведь господин Великий князь не послал за ним гонцов с выкупом. Если бы не прошение Матфея Корвина и заступничество крымского хана Менгли-Гирея, кормил бы он своими костями султанских стрепетов. А каков итог всего этого? Несколько слов о мире, дружбе и согласии в договоре Венгрии и Московии да вечная изжога от непривычно острых турецких кушаний. Правда, были ещё иные вопросы к Матфею. Великий князь просил доставить ему удальцов, умеющих лить пушки и стрелять из оных, мастеров серебряных дел для делания больших и малых сосудов, зодчих для строения церквей, палат и городов. Так и стоят в ушах Курицына последние слова Иоанна, которые надлежало передать венгерскому королю: «У нас есть серебро и золото, но мы не умеем чистить руды. Услужи нам, и тебе услужим всем, что находится в моём государстве».

Но всё же не зря оставил он надолго Москву и учёные беседы с попами Алексеем и Денисом о вере, небесных светилах, судьбу предсказующих, пользе научения и прочих премудростях. Неровен час, скорый на расправу государь Иван Васильевич крамолу во всём увидал бы. Одно понял дьяк, пространствовав по городам угорским и трансильванским: и там у них головы учёных мужей теми же мыслями обременены.

Только под утро, когда светать стало, и от огромной свечи остался тощий огарок, продолжил Курицын повествование о Дракуле – валашском господаре Владе, прозванном своими подданными Цепешем, что переводилось с валашского «сажатель на кол», за любовь к этому не принятому в Московии виду истязаний.

Мартин застал хозяина спящим прямо за столом. И разбудить бы надо. Пора государеву дьяку к великокняжескому двору на службу собираться, но желание увидеть, что написал Курицын за ночь, было сильнее долга.

Мартин наклонился к столу. Голова и рука спящего закрывали почти весь лист. Всё же одну часть написанного удалось разобрать:

«Не менее справедлив Дракула был к неверным или, не приведи Господь, нерадивым жёнам мужей своих… Едет он как-то через поле и встречает крестьянина, рубаха на нём изодрана в клочья.

«Разве не сеял ты льна?» – спрашивает.

«Сеял», – отвечает перепуганный селянин и показывает поле окрест себя. Вот, мол, как много у меня льна.

«А есть ли у тебя жена?», – продолжает Дракула вкрадчивым голосом.

«Есть, господарь», – отвечает.

«И здорова ли?»

«Здорова, слава Богу».

«Так приведи её сюда, мил человек».

Приводит крестьянин жену. Дракула берётся её укорять в лености и нерадивости и для пущей убедительности велит отсечь ей руки и посадить на кол, а ничего не понимающему мужику говорит:

«Повезло тебе. Если бы льна у тебя было мало, занял бы ты её место – ленивым руки не нужны».

Так Дракула насаждал трудолюбие в своём крае».

Похожие статьи