Вот свидетельства прошедших годов о том, когда впервые упоминается и от чего происходит название «Русская земля» и кто раньше начинает княжить в Киеве, - об этом поведем рассказ.

О славянах

После потопа и смерти Ноя три его сына делят между собой Землю и договариваются не преступать во владения друг друга. Бросают жребий. Иафету достаются северные и западные страны. Но человечество на Земле еще едино и на поле около Вавилона больше 40 лет строит столп до небес. Однако Бог недоволен, он сильным ветром рушит недоконченный столп и рассеивает людей по Земле, разделяя их на 72 народа. От одного из них и происходят славяне, которые живут во владениях уже потомков Иафета. Потом славяне приходят на Дунай, а оттуда расходятся по землям. Славяне мирно оседают по Днепру и получают названия: одни - полян, потому что живут в поле, другие - деревлян, потому что сидят в лесах. Поляне сравнительно с другими племенами кротки и тихи, они стыдливы перед своими снохами, сестрами, матерями и свекровями, а, например, деревляне живут скотски: убивают друг друга, едят всякую нечистоту, не знают брака, но, набросившись, умыкают девиц.

О путешествии апостола Андрея

Святой апостол Андрей, учащий христианской вере народы по побережью Черного моря, приходит в Крым и узнает о Днепре, что недалеко его устье, и плывет вверх по Днепру. На ночлег он останав­ливается под пустынными холмами на берегу, а утром взирает на них и обращается к окружающим его ученикам: «Видите холмы сии?» И прорицает: «На этих холмах воссияет благодать Божья - возникнет великий город и будет воздвигнуто много церквей». И апостол, устраивая целую церемонию, восходит на холмы, благословляет их, ставит крест и молится Богу. На этом месте позднее, действительно, появится Киев.

Апостол Андрей возвращается в Рим и рассказывает римлянам, что в земле словен, где потом построят Новгород, ежедневно происходит нечто странное: стоят строения деревянные, а не каменные, но словены накаляют их огнем, не боясь пожара, стаскивают с себя одежду и предстают совсем голыми, не заботясь о приличиях, обливаются квасом, притом квасом из белены (одурманивающим), начинают полосовать себя гибкими ветками и до того себя добивают, что вылезают еле живы, а вдобавок окатывают себя ледяной водой - и вдруг оживают. Слыша это, римляне изумляются, зачем словены сами себя мучат. И Андрей, знающий, что так словены «хвощутся», разъясняет загадку недогадливым римлянам: «Это же омовенье, а не мученье».

О Кие

В земле полян обитают три брата, каждый со своим семейством сидит на своем приднепровском холме. Первого брата зовут Кий, второго - Щек, третьего - Хорив. Братья создают город, называют его Киев по имени старшего брата и живут в нем. А около города стоит лес, в котором поляне ловят зверей. Кий едет в Царьград, где византийскии царь оказывает ему великую честь. Из Царьграда Кий приходит к Дунаю, ему нравится одно место, где он строит маленький городок по прозванью Киевец. Но осесть там ему не дают местные жители. Кий возвращается в свой законный Киев, где достойно завершает свою жизнь. Щек и Хорив тоже тут умирают.

О хазарах

После смерти братьев натыкается на полян хазарский отряд и требует: «Платите нам дань». Поляне советуются и дают от каждой избы по мечу. Хазарские воины приносят это к своему князю и старейшинам и хвалятся: «Вот, собрали какую-то новую дань». Старейшины спрашивают: «Откуда?» Воины, очевидно, не зная, как зовут племя, давшее им дань, отвечают только: «Собрали в лесу, на холмах, над рекой Днепр». Старейшины спрашивают: «Что же это вам дали?» Воины, не зная и названия принесенных вещей, молча показывают мечи. Но опытные старейшины, догадавшись о значении загадочной дани, предсказывают князю: «Зловещая дань, о князь. Мы ее заполучили саблями, оружием, острым с одной стороны, а у этих данников - мечи, оружие обоюдоострое. Они-то и станут брать дань с нас». Это предсказание сбудется, русские князья завладеют хазарами.

О названии «Русская земля». 852−862 гг.

Вот где впервые начинает употребляться название «Русская земля»: тогдашняя византийская летопись упоминает о походе некоей руси на Царьград. Но земля еще разделена: варяги берут дань с северных племен, в том числе с новгородских словен, а хазары берут дань с южных племен, в том числе с полян.

Северные племена изгоняют варягов за Балтийское море, перестают давать им дань и пытаются управлять собой сами, но не имеют общего свода законов и оттого втягиваются в междоусобицы, ведут войну на самоуни­чтожение. Наконец они договариваются между собой: «Поищем себе единого князя, но вне нас, чтобы он управлял нами, а судил бы, исходя из права». Эстонская чудь, новгородские словены, славяне-кривичи и угро-финская весь посылают своих предста­вителей за море к другим варягам, племя которых зовется «русь». Это такое же обычное название, как и названия других народностей - «шведы», «норманны», «англичане». А предлагают руси перечисленные четыре племени следующее: «Наша земля велика пространством и богата хлебом, но в ней нет государ­ственного устроения. Идите к нам княжить и управлять». Берутся за дело три брата со своими семействами, забирают с собой всю русь и прибывают (на новое место): старший из братьев - Рюрик - садится княжить в Новгороде (у словен), второй брат - Синеус - в Белозерске (у веси), а третий брат - Трувор - в Изборске (у кривичей). Через два года Синеус и Трувор умирают, всю власть сосредо­точивает Рюрик, который раздает города в управление своим варягам-руси. От всех тех варягов-руси и возникает название (новому государству) - «Русская земля».

О судьбе Аскольда и Дира. 862−882 гг.

У Рюрика служат два боярина - Аскольд и Дир. Они вовсе не родственники Рюрику, поэтому они отпрашиваются у него (на службу) в Царьград вместе со своими семействами. Плывут они по Днепру и видят городок на холме: «Чей это городок?» Жители им отвечают: «Жили три брата - Кий, Щек, Хорив, - которые построили этот городок, да померли. А мы сидим здесь без правителя, платим дань родичам братьев - хазарам». Тут Аскольд и Дир решают остаться в Киеве, набирают много варягов и начинают править землей полян. А Рюрик княжит в Новгороде.

Аскольд и Дир идут войной на Византию, двести их кораблей осаждают Царьград. Стоит тихая погода, и море спокойно. Византийский царь с патриархом молятся об избавлении от безбожной руси и с пением обмакивают в море ризу святой Богородицы. И вдруг поднимаются буря, ветер, встают огромные волны. Русские корабли сметает, приносит к берегу и разбивает. Мало кому из руси удается спастись и вернуться домой.

Между тем умирает Рюрик. У Рюрика есть сын Игорь, но он еще совсем маленький. Поэтому перед смертью Рюрик передает княжение своему родственнику Олегу. Олег с большим войском, в которое входят варяги, чудь, словены, весь, кривичи, захватывает один за другим южные города. Он подходит к Киеву, узнает о том, что Аскольд и Дир незаконно княжат. И прячет своих воинов в ладьях, подплывает к пристани с Игорем на руках и посылает к Аскольду и Диру приглашение: «Я купец. Плывем в Византию, а подчиняемся Олегу и княжичу Игорю. Придите к нам, своим родственникам». (Аскольд и Дир обязаны посетить прибывшего Игоря, потому что по закону они продолжают подчиняться Рюрику и, следовательно, его сыну Игорю; да и Олег прельщает их, называя их своими младшими родственниками; кроме того, интересно посмотреть, какие товары везет купец.) Аскольд и Дир приходят к ладье. Тут из ладьи выскакивают спрятанные воины. Выносят Игоря. Начинается суд. Олег изобличает Аскольда и Дира: «Вы - не князья, даже не из княжеского рода, А я - княжеского рода. А вот сын Рюрика». И Аскольда и Дира убивают (как самозванцев).

О деятельности Олега. 882−912 гг.

Олег остается княжить в Киеве и провозглашает: «Киев будет матерью русским городам». Олег, действительно, строит новые города. Кроме того, он покоряет много племен, в том числе деревлян, и берет с них дань.

С невиданно большим войском - одних кораблей две тысячи - Олег идет на Византию и приходит к Царьграду. Греки закрывают цепями вход в залив, у которого расположен Царьград. Но хитроумный Олег велит своим воинам сделать колеса и на них поставить корабли. Дует попутный ветер на Царьград. Воины подымают паруса в поле и мчатся к городу. Греки видят, и устрашаются, и просят Олега: «Не губи город, дадим дань, какую хочешь». И в знак покорности греки выносят ему угощение - яства и вино. Однако Олег не принимает угощения: оказывается, в него подмешана отрава. Греки совсем испуганы: «Это не Олег, а неуязвимый святой, его на нас наслал сам Бог». И греки молят Олега заключить мир: «Дадим все, что хочешь». Олег устанавливает грекам дать дань всем воинам на двух тысячах его кораблей - по двенадцать гривен на человека, а на корабле по сорок воинов - и еще дань для крупных городов Руси. В ознаменование победы Олег вешает свой щит на воротах Царьграда и возвращается в Киев, везя золото, шелка, фрукты, вина и всяческие украшения.

Люди зовут Олега «вещим». Но вот на небе появляется зловещее знамение - звезда в виде копья. Олег, живущий теперь в мире со всеми странами, вспоминает своего любимого боевого коня. На этого коня он давно уже не садится. За пять лет до похода на Царьград Олег расспрашивал волхвов и кудесников: «От чего мне предстоит умереть?» И один из кудесников сказал ему: «Умереть тебе от коня, которого ты любишь и на котором ездишь» (то есть от всякого такого коня, притом не только живого, но и мертвого, и не только целого, но и от части его). Олег же лишь умом, а не сердцем понял сказанное: «Никогда больше не сяду на своего коня и даже видеть его не буду», - велел коня кормить, но к нему не водить. И вот теперь Олег вызывает старейшего из конюхов и спрашивает: «А где мой конь, которого я отослал кормить и охранять?» Конюх отвечает: «Умер>. Олег начинает насмехаться и оскорблять кудесников: «А ведь неверно предсказывают волхвы, все-то у них ложь, - конь умер, а я жив». И приезжает на место, где лежат кости и пустой череп любимого коня, спешивается и насмешливо произносит: «И от этого черепа мне грозила смерть?» И попирает ногою череп. И вдруг высовывается змея из черепа и уязвляет его в ногу. Ог этого Олег заболевает и умирает. Волхвованье сбывается.

О смерти Игоря. 913−945 гг.

После смерти Олега наконец начинает княжить неудачливый Игорь, который хотя уже и стал взрослым, но ходил в подчинении у Олега.

Как только умирает Олег, деревляне затворяются от Игоря. Игорь идет на деревлян и налагает на них дань больше Олеговой.

Затем Игорь идет походом на Царьград, имея десять тысяч кораблей. Однако греки со своих ладей через особые трубы принимаются метать горящий состав на русские ладьи. Русские от пламени пожаров прыгают в море, пытаясь уплыть. Спасшиеся возвращаются домой и повествуют о страшном чуде: «У греков есть что-то вроде молнии с небес, ее они пускают и сжигают нас».

Игорь долго собирает новое войско, не брезгуя даже печенегами, и снова идет на Византию, желая отомстить за свой позор. Его корабли прямо-таки покрывают море. Византийский царь посылает к Игорю знатнейших своих бояр: «Не ходи, но возьми дань, какую брал Олег. Еще и прибавлю к той дани». Игорь, доплыв еще всего лишь до Дуная, созывает дружину и начинает советоваться. Опасливая дружина заявляет: «А чего нам больше нужно - сражаться не будем, а золото, серебро и шелка получим. Кто его знает, кто одолеет - мы ли, они ли. Что, кто-то с морем договорится? Ведь не по земле проходим, а над глубиной морской, - общая смерть всем». Игорь идет на поводу у дружины, берет у греков золото и шелка на всех воинов, поворачивает назад и возвращается в Киев.

Но жадная дружина Игоря досаждает князю: «Слуги даже твоего воеводы разоделись, а мы, княжеская дружина, голые. Пойди-ка, князь, с нами за данью. И ты добудешь, и мы». И снова Игорь идет на поводу у дружины, отправляется за данью к деревлянам, притом произвольно увеличивает дань, а дружина творит и иное насилие деревлянам. С собранной данью Игорь направляется было к Киеву, но после некоторого размышления, желая большего, чем ему удалось собрать для себя, обращается к дружине: «Вы со своей данью возвращайтесь домой, а я вернусь к деревлянам, пособираю себе еще». И с малым остатком дружины поворачивает назад. Деревляне узнают об этом и совещаются с Малом, своим князем: «Раз повадился волк к овцам, то вырежет все стадо, если не убить его. Так и этот: если не убьем его, то всех нас погубит». И посылают к Игорю: «Это ты зачем идешь опять? Ведь взял всю дань». Но их-то как раз не слушается Игорь. Тогда, собравшись, деревляне выходят из города Искоростеня и легко убивают Игоря и его дружину - люди Мала с малым числом людей имеют дело. И погребают Игоря где-то под Искоростенем.

О мести Ольги. 945−946 гг.

Еще при жизни Олега Игорю привезли жену из Пскова, по имени Ольга. После убийства Игоря Ольга остается одна в Киеве с малышом своим Святославом. Деревляне строят планы: «Раз убили русского князя, то его жену Ольгу выдадим замуж за нашего князя Мала, а со Святославом поступим, как нам захочется». И посылают деревляне ладью с двадцатью своими знатными людьми к Ольге, и те приплывают к Киеву. Ольге сообщают о том, что неожиданно прибыли деревляне. Умная Ольга принимает деревлян в каменном тереме: «Добро пожаловать, гости». Деревляне невежливо отвечают: «Да уж, пожаловали, княгиня». Ольга продолжает церемонию приема послов: «Скажите, зачем пришли сюда?» Деревляне грубо выкладывают: «Послала нас независимая Деревлянская земля, постановив следующее. Мрка твоего мы убили, потому что твой муж, как голодный волк, все хапал и грабил. Наши же князья богаты, они сделали зажиточной Деревлянскую землю. Так что идти тебе за нашего князя Мала». Ольга отвечает: «Уж так нравится мне, как вы говорите. Мужа моего не воскресить. Потому особенные почести вам я воздам с утра в присутствии моих людей. Сейчас вы идите и для грядущего величания лягте в своей ладье. Утром я пришлю людей за вами, а вы скажите: «Не поедем на конях, не поедем на возах, не пойдем пешком, но понесите нас в ладье». И отпускает Ольга деревлян лечь в ладью (таким образом становящуюся для них похоронной ладьей), велит выкопать огромную и отвесную могильную яму на дворе перед теремом. Утром Ольга, сидя в тереме, посылает за этими гостями. Приходят к деревлянам киевляне: «Зовет вас Ольга, дабы оказать вам самую великую честь». Деревляне говорят: «Не поедем на конях, не поедем на возах, не пойдем пешком, но понесите нас в ладье». И киевляне несут их в ладье, деревляне гордо сидят, подбоче­нившиеся и нарядные. Приносят их к Ольге на двор и вместе с ладьею сбрасывают в яму. Ольга приникает к яме и осведомляется: «Достойная ли вам оказана честь?» Деревляне только теперь догадываются: «Наша смерть позорнее Игоревой смерти». И Ольга повелевает засыпать их живыми. И их засыпают.

Теперь же Ольга шлет требование к деревлянам: «Если вы меня просите соответ­ственно брачным правилам, то пришлите самых знатных людей, чтобы я с великой честью шла замуж за вашего князя. Иначе меня не пустят киевляне». Деревляне избирают самых знатных людей, которые правят Деревлянской землей, и посылают за Ольгой. Сваты являются, и Ольга по гостевому обычаю сначала посылает их в баньку (снова с мстительной двусмыс­ленностью), предлагая им: «Обмойтесь и явитесь передо мной». Нагревают баню, деревляне влезают в нее и, как только они начинают обмывать себя (как мертвецов), баню запирают. Ольга велит поджечь ее, прежде всего от дверей, и деревляне сгорают все (ведь мертвецов, по обычаю, сжигали).

Ольга извещает деревлян: «Уже отправляюсь к вам. Приготовьте много хмельных медов в городе, гды вы убили моего мужа (Ольга не хочет произносить название ненавистного ей города). Я должна сотворить плач над его могилой и тризну по своему мужу». Свозят деревляне много меда и варят. Ольга с малой дружиной, как положено невесте, налегке, приходит на могилу, совершает оплакивание своего мужа, велит своим людям насыпать высокую могильную насыпь и, в точности следуя обычаям, лишь после того как заканчивают насыпать, распоряжается творить тризну. Садятся деревляне пить. Ольга велит своим слугам ухаживать за деревлянами. Спрашивают деревляне: «А где наша дружина, которую посылали за тобой?» Ольга двусмысленно отвечает: «Идут сзади меня с дружиною моего мужа» (второй смысл: «Следуют без меня с дружиною моего мужа», то есть и те и другие убиты). Когда перепиваются деревляне, Ольга велит своим слугам пить за деревлян (поминать их как мертвых и тем завершить тризну). Ольга удаляется, повелев своей дружине сечь деревлян (игрище, завершающее тризну). Иссечены пять тысяч деревлян.

Ольга возвращается в Киев, собирает много воинов, идет на Деревлянскую землю и побеждает деревлян, выступивших против нее. Оставшиеся деревляне затворяются в Искоростене, и целое лето Ольга не может взять город. Тогда она начинает уговаривать защитников города: «До чего досидитесь? Все ваши города сдались мне, дают дань, возделывают свои земли и нивы. А вы умрете от голода, не давая дани». Деревляне признаются: «Рады бы давать только дань, но ведь ты будешь еще мстить за своего мужа». Ольга коварно заверяет: «Я уже отомстила за позор своего мужа и уже не буду мстить. Дань с вас я возьму помалу (дань возьму по князю Малу, то есть лишу независимости). Сейчас у вас нет ни меду, ни меха, оттого прошу у вас мало (не дам вам выйти из города за медом и мехами, но прошу у вас князя Мала). Дайте мне от каждого двора по три голубя да по три воробья, я не возложу на вас тяжкую дань, как мой муж, потому прошу у вас мало (князя Мала). Вы изнемогли в осаде, отчего и прошу у вас мало (князя Мала). Замирюсь с вами и пойду» (то ли назад в Киев, то ли снова на деревлян). Деревляне радуются, собирают от двора по три голубя и по три воробья и посылают к Ольге. Ольга успокаивает деревлян, прибывших к ней с подарком: «Вот вы уже и покорились мне. Идите-ка в город. Утром я отступлю от города (Искоростеня) и пойду в город (то ли в Киев, то ли в Искоростень)». Деревляне радостно возвращаются в город, сообщают людям слова Ольги, как они их поняли, и те радуются. Ольга же раздает каждому из воинов по голубю или по воробью, велит к каждому голубю или воробью привязывать трут, обертывать его маленьким платком и заматывать ниткой. Когда начинает смеркаться, расчетливая Ольга велит воинам пустить голубей и воробьев с подожженными трутами. Голуби и воробьи летят в свои городские гнезда, голуби - в голубятни, воробьи - под стрехи. Оттого загораются голубятни, клети, сараи, сеновалы. Нет двора, где не горит. А погасить пожар невозможно, так как горят все деревянные дворы сразу. Деревляне выбегают из города, а Ольга приказывает своим воинам хватать их. Берет город и полностью сжигает его, старейшин захватывает, прочих же людей часть убивает, часть отдает в рабство своим воинам, на оставшихся деревлян возлагает тяжкую дань и идет по всей Деревлянской земле, устанавливая повинности и налоги.

О крещении Ольги. 955−969 гг.

Ольга прибывает в Царьград. Приходит к византийскому царю. Царь беседует с ней, удивляется ее разуму и намекает: «Подобает тебе царствовать в Царьграде с нами». Она сразу понимает намек и говорит: «Я язычница. Если вознамеришься меня крестить, то крести меня ты сам. Если нет, то не крещуся». И царь с патриархом ее крестят. Патриарх поучает ее о вере, а Ольга, склонив голову, стоит, внимая учению, как губка морская, водой напояемая. Нарекается ей в крещении имя Елена, патриарх благословляет ее и отпускает. После крещения зовет ее царь и уже прямо объявляет: «Беру тебя в жены». Ольга возражает: «Как это ты возьмешь меня в жены, раз крестил меня сам и нарек духовной дочерью? У христиан такое незаконно, и ты сам это знаешь». Самоуверенный царь раздосадован: «Переклюкала ты меня, Ольга!» Дает ей множество подарков и отпускает домой. Только Ольга возвращается в Киев, как царь присылает к ней послов: «Много чего я тебе подарил. Ты обещала, вернувшись в Русь, послать мне много даров». Ольга резко отвечает: «Подожди у меня приема столько, сколько я ждала у тебя, - тогда тебе дам». И с этими словами заворачивает послов.

Ольга любит своего сына Святослава, молится за него и за людей все ночи и дни, кормит сына, пока он не вырастает и возмужает, затем сидит со своими внуками в Киеве. Потом разбаливается и через три дня умирает, завещав не творить по ней тризны. У нее есть священник, который ее и хоронит.

О войнах Святослава. 964−972 гг.

Возмужавший Святослав собирает много храбрых воинов и, кочуя стремительно, как гепард, ведет много войн. В походе он воза за собою не возит, котла у него нет, мяса не варит, но тонко нарежет конину, или зверину, или говядину, на углях испечет и ест; и шатра не имеет, но войлок постелит, а седло - в головах. И воины его такие же степняки. Странам он рассылает угрозы: «Пойду на вас».

Святослав идет на Дунай, на болгар, побеждает болгар, берет восемьдесят городов по Дунаю и садится княжить тут в Переяславце. Печенеги же впервые нападают на Русскую землю и осаждают Киев. Киевляне посылают к Святославу: «Ты, князь, чужую землю ищешь и защищаешь, а свою бросил, нас же чуть не захватили печенеги. Если ты не вернешься и не оборонишь нас, если тебе не жаль отчины своей, то печенеги нас захватят». Святослав с дружиной быстро садится на коней, скачет в Киев, собирает воинов и прогоняет печенегов в поле. Но Святослав заявляет: «Не хочу оставаться в Киеве, буду жить в Переяславце на Дунае, ибо это центр моей земли, ибо сюда свозятся все блага: из Византии - золото, шелка, вина, разнообразные фрукты: из Чехии - серебро; из Венгрии - скакуны; из Руси - меха, воск, мед и рабы».

Святослав уезжает в Переяславец, но болгары затворяются в городе от Святослава, затем выходят с ним на битву, начинается большая сеча, и почти одолевают болгары, но к вечеру все-таки побеждает Святослав и врывается в город. Тут же Святослав грубо угрожает грекам: «Пойду на вас и завоюю ваш Царьград, как этот Переяславец». Греки лукаво предлагают: «Так как мы не в силах противостоять тебе, то возьми с нас дань, но только сообщи, сколько у тебя войска, чтобы мы, исходя из общего числа, смогли дать на каждого воина». Святослав называет число: «Нас двадцать тысяч» - и прибавляет десять тысяч, потому что руси только десять тысяч. Греки же выставляют против Святослава сто тысяч, а дани не дают. Видит русь огромное множество греков и боится. Но Святослав произносит мужественную речь: «Уже нам некуда деться. Противостоять нам врагу и по своей воле, и поневоле. Не посрамим земли Русской, но ляжем тут костями, ибо мертвыми не опозоримся, а если побежим, то опозоримся. Не убежим, но станем крепко. Я пойду впереди вас». Происходит великая сеча, и побеждает Святослав, и бегут греки, а Святослав приближается к Царьграду, воюя и разрушая города.

Византийский царь созывает своих бояр во дворец: «Что делать?» Бояре советуют: «Пошли к нему дары, раскусим его, падок ли он на золото или на шелка». Царь посылает к Святославу золото и шелка с неким умудренным придворным: «Следи за тем, как он выглядит, каковы выражение его лица и ход его мыслей». Докладывают Святославу, что пришли греки с дарами. Он распоряжается: «Введите». Греки кладут перед ним золото и шелка. Святослав глядит в сторону и говорит своим слугам: «уберите». Греки возвращаются к царю и боярам и рассказывают о Святославе: «Дали ему дары, а он даже не взглянул на них и велел убрать». Тогда предлагает царю один из посланных: «Проверь его еще - пошли ему оружие». И приносят Святославу меч и другое оружие. Святослав принимает его и хвалит царя, передает ему свою любовь и целование. Греки снова возвращаются к царю и рассказывают обо всем. И убеждают царя бояре: «Насколько же лют этот воин, раз ценностями пренебрегает, а оружие ценит. Давай ему дань». И дают Святославу дань и множество даров.

С великой славой Святослав приходит в Переяславец, но видит, как мало у него осталось дружины, так как многие погибли в боях, и решает: «Пойду в Русь, приведу больше войска. Проведает царь, что нас мало, и осадит нас в Переяславце. А Русская земля далеко. А печенеги с нами воюют. А кто нам поможет?» Святослав отправляется в ладьях к днепровским порогам. А болгары из Переяславца посылают весть к печенегам: «Мимо вас проплывет Святослав. Идет в Русь. У него много богатств, взятых у греков, и пленных без числа, но мало дружины». Печенеги заступают пороги. Святослав останав­ливается зимовать у порогов. У него кончается еда, и в лагере начинается такой сильный голод, что далее конская голова стоит по половине гривны. Весной Святослав все-таки плывет через пороги, но нападает на него печенежский князь Куря. Святослава убивают, берут его голову, в черепе выскабливают чашу, оковывают череп снаружи и пьют из него.

О крещении Руси. 980−988 гг.

Владимир был сыном Святослава и всего лишь Ольгиной ключницы. Однако после гибели его более знатных братьев Владимир начинает княжить в Киеве один. На холме около княжеского дворца он ставит языческие идолы: деревянного Перуна с серебряной головой и золотыми усами, Хорса, Дажьбога, Стрибога, Симарьгла и Мокошь. Им приносят жертвы, приводя своих сыновей и дочерей. Сам Владимир охвачен похотью: помимо четырех жен у него триста наложниц в Вышгороде, триста - в Белгороде, двести - в сельце Берестове. Он ненасытен в блуде: приводит к себе и замужних женщин, растлевает девиц.

Приходят к Владимиру волжские булгары-магометане и предлагают: «Ты, о князь, мудр и разумен, но неведомо тебе цельное вероучение. Прими нашу веру и почитай Магомета». Владимир спрашивает: «А каковы обычаи вашей веры?» Магометане отвечают: «Веруем в одного бога. Магомет же нас учит тайные члены обрезать, свинину не есть, вино не пить. Блуд же творить можно по-всякому. После смерти каждому магометанину Магомет даст по семидесяти красавиц, самой красивой из них дабавит красоту остальных - вот такой будет жена у каждого. А кто на этом свете убог, тот и там таков». Владимиру сладко слушать магометан, потому что он и сам любит женщин и многий блуд. Но вот что ему не нравится - обрезанье членов и неяденье свиного маяса. А насчет запрета на винное питье Владимир высказывается так: «Веселье Руси - пить, не можем без того жить». Потом приходят из Рима посланники папы римского: «Поклоняемся одному Богу, который сотворил небо, землю, звезды, месяц и все живое, а ваши боги - просто деревяшки». Владимир спрашивает: «А у вас какие запреты?» Они отвечают: «Кто что ест или пьет - все во славу Божию». Но Владимир отказывает: «Пошли вон, ибо наши отцы такого не признавали». Приходят хазары иудейской веры: «Веруем в единого бога Авраамова, Исаакова, Иаковлева». Владимир интересуется: «Где ж это ваша главная земля?» Они отвечают: «В Иерусалиме». Владимир ехидно переспрашивает: «Там ли?» Иудеи оправдываются: «Разгневался бог на наших отцов и рассеял нас по разным странам». Владимир возмущается: «Что же вы других учите, а сами отвергнуты богом и рассеяны? Может быть, и нам предлагаете такую судьбу?»

После этого греки присылают некоего философа, который долго пересказывает Владимиру Ветхий и Новый завет, показывает Владимиру занавес, на котором нарисован Страшный суд, справа праведники радостно восходят в рай, слева грешники бредут к адским мукам. Жизнелюбивый Владимир вздыхает: «Хорошо тем, кто справа; горько тем, кто слева». Философ призывает: «Тогда крестись». Однако Владимир откладывает: «Подожду еще немного». С почетом спроваживает философа и созывает своих бояр: «Что умного скажете?» Бояре советуют: «Пошли послов разузнать, кто как внешне служит своему богу». Владимир посылает десятерых достойных и умных: «Идите сначала к поволжским болгарам, потом посмотрите у немцев, а оттуда идите к грекам». После путешествия возвращаются посланные, и снова созывает Владимир бояр: «Послушаем, что расскажут». Посланные отчитываются: «Мы видели, что болгары в мечети стоят без пояса; поклонятся и сядут; глядят то туда, то сюда, как бешеные; нет радостного в их службе, только печаль и сильный смрад; так что нехороша их вера Потом видели немцев, совершающих в храмах множество служб, но красоты в этих службах не увидели никакой. А вот когда греки привели нас туда, где они служат своему Богу, то мы растерялись - на небе мы или на земле, ибо нигде на земле нет зрелища такой красоты, которую мы не можем и описать. Служба у греков - лучшая из всех». Бояре добавляют: «Будь плохой греческая вера, то ее бы не приняла твоя бабушка Ольга, а она была мудрее всех наших людей». Владимир нерешительно спрашивает: «А где крещенье примем?» Бояре отвечают: «Да где хочешь».

И проходит год, но Владимир все еще не крестится, а неожиданно идет на греческий город Корсунь (в Крыму), осаждает его и, воззрев на небо, обещает: «Если возьму, то крещусь». Владимир берет город, однако опять не крестится, но в поисках дальнейших выгод требует у византийских царей-соправителей: «Ваш славный Корсунь взял. Слышал, что есть у вас сестра девица. Если не отдадите ее замуж за меня, то сотворю Царьграду то же, что Корсуню». Цари отвечают: «Не положено христианок выдавать замуж за язычников. Крестись, тогда пошлем сестру». Владимир настаивает: «Сначала пришлите сестру, а пришедшие с нею крестят меня». Цари присылают в Корсунь сестру, сановников и священников. Корсуняне встречают греческую царицу и препровождают ее в палату. В это время у Владимира заболевают глаза, он ничего не видит, очень переживает, но не знает, что делать. Тогда царица понуждает Владимира: «Если хочешь избавиться от этой болезни, то немедленно крестись. Если нет, то не отделаешься от болезни». Владимир восклицает: «Ну, если это будет правдой, то христианскому Богу поистине быть самым великим». И велит себя крестить. Корсунский епископ с царицыными попами крестят его в церкви, которая стоит посреди Корсуня, где рынок. Как только епископ возлагает руку на Владимира, тот сразу прозревает и ведет царицу на брак. Многие из дружины Владимира тоже крестятся.

Владимир с царицей и корсунскими попами въезжает в Киев, тут же велит ниспровергнуть идолов, одних изрубить, других спалить, Перуна же велит привязать коню к хвосту и волочить к реке, а двенадцать мужчин заставляет дубасить его палками. Сбрасывают Перуна в Днепр, и Владимир приказывает специально приставленным людям: «Если где пристанет, отпихивайте его палками, пока не пронесет его через пороги». И приказанное исполняют. А язычники оплакивают Перуна.

Затем Владимир рассылает по всему Киеву объявляющих от его имени: «Богатого или бедного, даже нищего или невольника, - того, кто с утра не окажется на реке, буду считать своим врагом». Люди идут и рассуждают: «Если бы это не на пользу было, то не приняли бы крещения князь и бояре». Утром Владимир с царицыными и с корсунскими попами выходит на Днепр. Народу собирается бесчисленно много. Часть вступает в воду и стоит: одни - до шеи, другие - по грудь, дети - у самого берега, младенцев - держат на руках. Непоместившиеся бродят в ожидании (или: крещеные же стоят на броду). Попы на берегу молитвы творят. После крещения люди расходятся по своим домам.

Владимир велит по городам строить церкви на тех местах, где раньше стояли идолы, и на крещение приводить людей по всем городам и селам, начинает собирать детей у своей знати и отдавать в ученье книгам. Матери же таких детей плачут о них, словно о мертвых.

О борьбе с печенегами. 992−997 гг.

Приходят печенеги, и Владимир выходит против них. По обеим сторонам реки Трубеж, у брода, останав­ливаются войска, но каждое войско не решается перейти на противо­положную сторону. Тогда печенежский князь подъезжает к реке, зовет Владимира и предлагает: «Давай выставим ты своего борца, а я своего. Если твой борец ударит моим о землю, то не воюем три года; если же мой борец ударит твоим, то воюем три года». И разъезжаются. Владимир посылает глашатаев по своему лагерю: «Нет ли такого, кто поборолся бы с печенегом?» И не находится желающего нигде. А утром приезжают печенеги и приводят своего борца, а у наших нету. И начинает горевать Владимир, продолжая все-таки обращения ко всем своим воинам. Наконец приходит к князю один старый воин: «Я вышел на войну с четырьмя сыновьями, а младший сын дома остался. С детства нет никого, кто поборол бы его. Как-то я на него ворчал, когда он мял кожи, а он разозлился на меня и с досады порвал сыромятную подошву руками». К обрадованному князю приводят этого сына, и князь объясняет ему все. Но тот не уверен: «Не знаю, смогу ли бороться с печенегом. Пусть меня испытают. Нет ли быка, большого и сильного?» Находят большого и сильного быка. Этот младший сын велит быка разъярить. Прикладывают раскаленное железо к быку и пускают. Когда мчится бык мимо этого сына, тот ухватывает быка рукою за бок и отрывает кожу с мясом, сколько ему рукой обхватилось. Владимир разрешает: «Можешь бороться с печенегом». И ночью велит воинам приготовиться, чтобы сразу броситься на печенегов после поединка. Утром приходят печенеги, зовут: «Что, все нет борца? А наш готов». Сходятся оба войска Печенеги выпускают своего борца. Он громаден и страшен. Выходит и борец от Владимира Печенег видит его и смеется, потому что тот внешне обыкновенный. Размечают площадку между обоими войсками, пускают борцов. Те начинают схватку, крепко обхватывают друг друга, но наш руками душит печенега до смерти и бросает его на землю. Наши испускают клич, а печенеги бегут. Русские гонятся за ними, секут и прогоняют. Владимир радуется, закладывает город у того брода и нарекает его Переяславцем, потому что перехватил славу наш юноша у печенежского богатыря. Владимир большими людьми делает и этого юношу, и его отца, а сам с победой и великой славой возвращается в Киев.

Через три года печенеги приходят под Киев, Владимир с небольшой дружиной выходит против них, но не выдерживает схватки, бежит, прячется под мост и едва спасается от врагов. Спасение происходит в день Преображения Господня, и тогда Владимир обещает поставить церковь во имя святого Преображения. Избавившись от печенегов, Владимир ставит церковь и устраивает грандиозный праздник под Киевом: велит сварить триста котлов меду; созывает своих бояр, а также посадников и старейшин из всех городов и еще множество людей; раздает триста гривен убогим. Отпраздновав восемь дней, Владимир возвращается в Киев и снова устраивает большой праздник, созывая бесчисленное множество народа. И так делает каждый год. Разрешает всякому нищему и убогому приходить на княжеский двор и получать все, что нужно: питье, и пищу, и деньги из казны. Велит также подготовить повозки; нагрузить на них хлеб, мясо, рыбу, разные фрукты, бочки с медом, бочки с квасом; возить по Киеву и выкликать: «Где больные и немощные, не могущие ходить и добраться до княжеского двора?» Тем велит раздавать все потребное.

А с печенегами идет беспрестанная война. Они приходят и долго осаждают Белгород. Владимир не может прислать помощь, потому что у него нет воинов, а печенегов огромное множество. В городе сильный голод. Горожане решают на вече: «Ведь помрем от голода. Лучше сдадимся печенегам - кого-то они убьют, а кого-то и оставят жить». Один старше, не присутствовавший на вече, спрашивает: «Зачем собиралось вече?» Ему сообщают, что люди утром сдадутся печенегам. Тогда старик просит городских старейшин: «Послушайте меня, не сдавайтесь еще три дня, а сделайте то, что велю». Они обещают. Старик говорит: «Наскребите хоть по горсти овса, или пшеницы, или отрубей». Они находят. Старик велит женщинам сделать болтушку, на которой варят кисель, затем велит выкопать колодец, вставить в него чан, а чан наполнить болтушкой. Потом старик велит выкопать второй колодец и туда тоже вставить чан. И посылает искать мед. Отыскивают лукошко меду, которое было припрятано в княжеском погребе. Старик велит наготовить медового отвара и им наполнить чан во втором колодце. Утром он велит послать за печенегами. Посланные горожане приходят к печенегам: «Возьмите к себе заложников у нас, а вы - около десяти человек - войдите в наш город да посмотрите, что там делается». Печенеги торжествуют, думая, что горожане сдадутся, берут у них заложников, а сами посылают своих знатных людей в город. И говорят им горожане, наученные умным стариком: «Чего себя губите? Разве сможете нас перестоять? Стойте хоть десять лет - что можете нам сделать? У нас корм из земли. Если не верите, то посмотрите своими глазами». Горожане приводят печенегов к первому колодцу, зачерпывают ведром болтушку, разливают ее по горшкам и варят кисель. После того, взяв кисель, подходят с печенегами ко второму колодцу, зачерпывают медовый взвар, добавляют в кисель и начинают есть - первыми сами (не отрава!), за ними и печенеги. Удивляются печенеги: «Не поверят такому наши князья, если не попробуют сами». Горожане наполняют им целую корчагу кисельной болтушкой и медовым взваром из колодцев. Часть печенегов с корчагой возвращается к своим князьям: те, сварив, едят и тоже дивятся; потом обмениваются заложниками, снимают осаду города и отправляются восвояси.

О расправах с волхвами. 1071 г.

Приходит в Киев волхв и при народе предсказывает, будто через четыре года Днепру потечь вспять, а странам поменяться местами: Греческой земле стать на место Русской, а Русской земле - на место Греческой, да и прочим землям разменяться. Невежды верят волхву, а настоящие христиане насмехаются над ним: «Бес тобою забавляется тебе на погибель». Так с ним и случается: за ночь пропадает без вести.

Но появляются два волхва в Ростовской области в пору неурожая и объявляют: «Мы знаем, кто хлеб скрывает». И идя по Волге, в какую волость ни придут, тут же обвиняют знатных женщин, якобы та хлеб скрывает, та - мед, та - рыбу, а та - меха Голодные люди приводят к волхвам своих сестер, матерей и жен, а волхвы женское плечо вроде бы прорежут и (якобы изнутри) вынимают либо хлеб, либо рыбу. Многих женщин волхвы и убивают, а имущество их забирают себе.

Приходят эти волхвы на Белоозеро, а с ними уже триста человек. В это время с белозерцев собирает дань Ян Вышатич, воевода киевского князя. Ян выясняет, что эти волхвы - всего лишь смерды киевского князя, и Посылает приказ к людям, сопровождающим волхвов: «Выдайте их мне». Но люди не слушаются его. Тогда к ним идет сам Ян с двенадцатью дружинниками. Люди же, став около леса, готовы напасть на Яна, который приближается к ним только с топориком в руке. Из тех людей выступают три человека, подходят к Яну и стращают его: «Идешь на смерть, не ходи». Ян приказывает их убить и подходит к остальным. Те кидаются на Яна, передний из них промахивается топором, а Ян, перехватив, бьет его тыльной стороной этого же топора и велит дружинникам рубить прочих. Люди убегают в лес, убив при этом Янова попа. Ян входит в Белозерск и грозит жителям: «Если не схватите волхвов, то не уйду от вас и год». Белозерцы идут, захватывают волхвов и приводят к Яну.

Ян допрашивает волхвов: «Зачем вы погубили столько людей?» Волхвы отвечают: «Те хлеб скрывают. Когда истребим таких, будет урожай. Если желаешь, мы прямо перед тобой вынем из человека зерно, или рыбу, либо что-нибудь иное». Ян обличает: «Это полный обман. Бог сотворил человека из земли, человек пронизан костями и кровеносными жилами, больше ничего в нем нет». Волхвы возражают: «Именно мы знаем, как сотворен человек». Ян говорит: «Ну и как, по-вашему?» Волхвы разглагольствуют: «Бог мылся в бане, вспотел, вытерся тряпкой и бросил ее с небес на землю. Заспорил сатана с Богом, кому из Тряпки сотворить человека. И дьявол сотворил человека, а Бог в него вложил душу. Оттого, когда умрет человек, тело уходит в землю, а душа - к Богу». Восклицает Ян: «В какого же это бога вы веруете?» Волхвы называют: «В антихриста». Ян спрашивает: «А где он находится?» Волхвы отвечают: «Сидит в бездне». Ян выносит приговор: «Какой же этот бог, раз он сидит в бездне? Это бес, бывший ангел, низвергнутый с небес за свое высокомерие и ждущий в бездне, когда сойдет Бог с небес и заключит его в оковы вместе со слугами, которые веруют в этого антихриста. И вам тоже предстоит принять муку от меня здесь, а после смерти - там». Волхвы бахвалятся: «Боги нас извещают, что ты ничего нам сделать не сможешь, ибо нам отвечать только перед самим князем». Ян говорит: «Лгут вам боги». И велит избить их, выдрать им бороды щипцами, вставить им в рот кляп, привязать их к бортам ладьи и пустить эту ладью перед собой по реке. Через некоторое время Ян спрашивает волхвов:

«Что теперь вам молвят боги?» Волхвы отвечают: «Боги нам молвят, что не быть нам живым от тебя». Ян подтверждает: «Это вам правильно молвят». Но волхвы сулят Яну: «Если нас отпустишь, то много тебе добра будет. А если нас погубишь, то много горя получишь и зло». Ян отвергает: «Если вас отпущу, то зло мне будет от Бога А если вас погублю, то награда мне будет». И обращается к местным провожатым: «У кого из вас родные убиты этими волхвами? И окружающие признаются - один: «У меня - мать», другой: «Сестра», третий: «Дети». Ян призывает: «Мстите за своих». Пострадавшие хватают волхвов, убивают их и вешают на дубе. На следующую ночь медведь залезает на дуб, грызет их и съедает. Так волхвы и погибли - другим провидели, а своей гибели не предвидели.

Еще один волхв начинает возбуждать людей уже в Новгороде, он прельщает почти весь город, выступает словно некий бог, утверждая, что предвидит все, и хулит христианскую веру. Он обещает: «Перейду реку Волхов, как по суше, перед всеми». Все ему верят, в городе начинается смута, хотят убить епископа. Епископ облекается в ризу, берет крест, выходит и говорит: «Кто верит волхву, пусть идет за ним. Кто верует (в Бога), пусть идет за крестом». Люди разделяются надвое: новгородский князь и его дружина собираются у епископа, а остальные люди идут к волхву. Между ними происходят стычки. Князь прячет топор под плащ, приходит к волхву: «Знаешь ли ты, что будет утром и до вечера?» Волхв хвалится: «Провижу все». Князь спрашивает: «А знаешь ли ты, что будет сейчас?» Волхв важничает: «Великие чудеса буду творить». Князь выхватывает топор, разрубает волхва, и тот падает мертвым. А люди расходятся.

Об ослеплении теребовльского князя Василька Ростиславича. 1097 г.

В город Любеч собираются на совет для соблюдения мира между собой следующие князья: внуки Ярослава Мудрого от разных его сыновей Святополк Изяславич, Владимир Всеволодович (Мономах), Давыд Игоревич, Давыд Святославич, Олег Святославич и правнук Ярослава, сын Ростислава Владимировича Василько Ростиславич. Князья уговаривают друг друга: «Зачем мы губим Русскую землю, ссорясь между собой? А половцы стремятся разрознить нашу землю и радуются, когда между нами войны. Отныне объединимся единодушно и сохраним Русскую землю. Пусть каждый владеет только своей отчиной». И на том целуют крест: «Отныне, если кто из нас против кого пойдет, то против того будем мы все, и крест честной, и вся Русская земля». И расцело­вавшись, расходятся по отчинам.

Святополк с Давыдом Игоревичем возвращаются в Киев. Давыда кто-то настраивает: «Владимир сговорился с Васильком против Святополка и тебя». Давыд верит лживым словам и наговаривает Святополку на Василька: «Он сговорился со Владимиром и покушается на меня и на тебя. Береги свою голову». Святополк в смятении верит Давыду. Давыд предлагает: «Если не схватим Василька, то не будет княженья ни тебе в Киеве, ни мне во Владимире-Волынском». И Святополк его слушает. А Василько и Владимир об этом ничего не знают.

Приходит Василько на поклонение в Выдубицкий монастырь под Киевом. Присылает к нему Святополк: «Подожди до моих именин» (через четыре дня). Василько отказывается: «Не могу ждать, - как бы дома (в Теребовле, западнее Киева) не было войны». Давыд говорит Святополку: «Видишь, он не считается с тобой, даже когда находится в твоей отчине. А когда уйдет в свои владения, то сам увидишь, как позанимает твои города, и вспомнишь о моем предупреждении. Позови его сейчас, схвати и отдай мне». Святополк посылает к Васильку: «Раз не станешь ждать моих именин, то приходи прямо сейчас - посидим вместе с Давыдом».

Василько едет к Святополку, по дороге встречает его дружинник и отговаривает: «Не ходи, князь, - схватят тебя». Но Василько не верит: «Как это меня схватят? Только что целовали крест». И приезжает с малой дружиной на княжий двор. Встречает его

Святополк, заходят они в избу, приходит и Давыд, но сидит как немой. Святополк приглашает: «Давай позавтракаем». Василько соглашается. Святополк говорит: «Вы здесь посидите, а я пойду распоряжусь». И выходит. Василько пытается беседовать с Давидом, но тот не разговаривает и не слушает от ужаса и лживости. Посидев немного, Давыд встает: «Пойду за Святополком, а ты посиди». И выходит. Как только выходит Давыд, Василько запирают, потом заковывают его в двойные оковы и ставят стражу на ночь.

На другой день Давыд предлагает Святополку ослепить Василька: «Если ты этого не сделаешь и отпустишь его, то не княжить ни тебе, ни мне». В ту же ночь Василька в оковах на телеге перевозят в городок за десять верст от Киева и вводят в какую-то избушку. Василько сидит в ней и видит, что овчарь Святополка затачивает нож, и догадывается, что собираются его ослепить. Тут входят конюхи, посланные Святополком и Давидом, расстилают ковер и на него стараются повалить Василька, который отчаянно борется. Но набрасываются еще и другие, валят Василька, связывают его, хватают доску с печи, кладут ему на грудь и садятся с обоих концов доски, но так и не могут ее удержать. Тогда прибавляются еще двое, снимают вторую доску с печи и давят Василька так свирепо, что грудь у него трещит. Держа нож, подступает к Васильку Святополков овчарь и хочет вонзить в око, но промахивается и прорезает ему лицо, однако снова вонзает нож уже в око и вырезает зеницу (радужную со зрачком), потом - вторую зеницу. Василько лежит, как мертвый. И, как мертвеца, его с ковром берут, взваливают на телегу и везут во Владимир-Волынский.

По дороге останав­ливаются на обед у рынка в Звиждене (городок западнее Киева). Стаскивают с Василька окровавленную рубаху и отдают постирать попадье. Та, постирав, надевает на него и начинает оплакивать Василька, будто мертвого. Василько, очнувшись, слышит плач и спрашивает: «Где я?» Ему отвечают: «В Звиждене». Он просит воды и, попив, опоминается, щупает рубашку и говорит: «Зачем ее с меня снимали? Пусть бы в этой окровавленной рубахе я смерть принял и предстал перед Богом».

Затем Василька торопливо по мерзлой дороге привозят во Владимир-Волынский, и Давыд Игоревич с ним, как будто с каким-то уловом. Владимир Всеволодович же в Переяславце узнает о том, что Василько схвачен и ослеплен, и ужасается: «Такого зла еще не бывало в Русской земле ни при дедах, ни при отцах наших». И немедленно посылает к Давыду Святославичу и Олегу Святославичу: «Соберемся и исправим это зло, которое сотворено в Русской земле, притом между нами, братьями. Ведь теперь брат брата начнет закалывать, и погибнет Русская земля - ее возьмут враги наши, половцы». Собираются и посылают к Святополку: «Зачем ослепил своего брата?» Святополк оправдывается: «Не я его ослепил, а Давыд Игоревич». Но князья возражают Святополку: «Василько не в Давыдовом городе (Владимире-Волынском) схвачен и ослеплен, а в твоем городе (Киеве) схвачен и ослеплен. Но раз это наделал Давыд Игоревич, схвати его либо прогони». Святополк соглашается, князья целуют крест друг перед другом и заключают мир. Потом князья выгоняют Давыда Игоревича из Владимира-Волынского, дают ему Дорогобуж (между Владимиром и Киевом), где тот и умирает, а Василько снова княжит в Теребовле.

О победе над половцами. 1103 г.

Святополк Изяславич и Владимир Всеволодович (Мономах) со своими дружинами совещаются в едином шатре о походе против половцев. Дружина Святополка отговаривается: «Сейчас весна - повредим пашню, разорим смердов». Владимир стыдит их: «Вам лошадь жаль, а самого смерда не жаль ли? Ведь начнет пахать смерд, но придет половец, убьет смерда стрелою, лошадь его заберет, поедет в его село и захватит его жену, детей и все его имущество». Святополк говорит: «Я уже готов». Посылают к другим князьям: «Пойдем же на половцев - либо жить, либо умереть». Собравшиеся войска доходят до днепровских порогов и от острова Хортицы четыре дня скачут полем.

Узнав, что идет русь, сходится на совет бесчисленное множество половцев. Князь Урусоба предлагает: «Попросим мира». Но молодые говорят Урусобе: «Если ты боишься руси, то мы не боимся. Разгромим их». И половецкие полки, как необозримая хвойная чащоба, надвигаются на русь, а русь выступает против них. Тут от вида русских воинов великий ужас, страх и трепет нападает на половцев, они словно в дремоте, и их кони вялы. Наши же, конные и пешие, бодро наступают на половцев. Половцы бегут, а русские их секут. В битве убивают двадцать половецких князей, в том числе Урусобу, а Белдюзя берут в плен.

Сидят русские князья, победившие половцев, приводят Белдюзя, и он предлагает за себя золото, и серебро, и коней, и скот. Но Владимир говорит Белдюзю: «Сколько раз вы клялись (не воевать) и все-таки нападали на Русскую землю. Почему ты не наказывал своим сыновьям и своему роду не преступать клятву и вы проливали христианскую кровь? Теперь пусть будет в твоей крови твоя голова». И велит убить Белдюзя, которого и рассекают на части. Князья берут скот, овец, коней, верблюдов, юрты с имуществом и рабами и возвращаются на Русь с огромным количеством пленников, со славой и великой победой.

Пересказал А. С. Демин.

Научные работники назвали «Повестью временных лет » начальную, исходную, часть древнейшей нашей летописи, в которой изложены основополагающие данные по нашей истории. В подлиннике же называется она, конечно, иначе, что вполне доступно каждому. Вдумаемся, что могло бы значить выражение «времянные годы»? Разве годы бывают иные, не времянные? Космические? Световые? Если же нет, если тысячу или чуть менее лет назад еще не было световых лет, пространственных, то зачем же летописец определил годы как принадлежащие времени, если иначе просто не бывало? Выражение, как видим, совершенно бессмысленное: определение слова лета в переводе не требуется, ничего для смысла не добавляет. А ведь с первого взгляда, невежественного, кажется, что подлинное название летописи, «повести времяньныхъ летъ», нельзя перевести иначе.

В комментариях к единственному существующему переводу автор его Д.С. Лихачев пишет, что слово «временных» значит «минувших». С какой стати слово время значит минувшее? Это невежественный вымысел. Время - это теоретическая величина, научная, область определения физических процессов (движения), а год - это единица измерения времени. Условно с точки зрения действительности, формально, годы отображаются на определяемые им события, т.е. действие есть функция времени, действие определяется временем. Таким образом, годы могут быть отображенными на события - так сказать, времянеными, каковое слово мы и наблюдаем в подлиннике: «времяньныхъ». Между буквами Н в слове «времяньныхъ» стоит глухой гласный звук Ь, который при переносе на него ударения прояснялся до полного, т.е. в современный язык это слово перешло бы в виде времяненых. Разница между словами времянной и времяненый такая же, как между прилагательным вороной и причастием вороненый. Первое обозначает просто свойство, а второе - итог действия, воронения. Стало быть, в сочетании «времяньныхъ летъ» тоже заключен итог действия. Поскольку же ныне причастие времяненых не употребляется, следует использовать в переводе иное слово, равное по смыслу, например Известия обращенных лет, т.е. отображенных на события. Заметим, что в подлиннике стоит слово «повести», во множественном числе, т.е. вести, известия. С переходом же к единственному числу следовало бы подчеркнуть в переводе функцию, обращение лет, которое, собственно, и составляет суть записей по годам - Повесть обращения лет.

К несчастью, с текстом «Повести временных лет» дело обстоит в точности так, как с названием. Как это ни поразительно, наша древнейшая история во многом представляет собой невежественный вымысел нескольких человек…

«Повесть временных лет» является основополагающим сочинением нашей истории. В ней изложены две взаимоисключающие теории происхождения русского народа, славянская и варяжская,- не норманнская, которая опирается лишь на невежественные домыслы и неумение сделать вывод, а именно варяжская. Славянская и норманнская теории являются откровенно надуманными и противоречивыми - нелогичными внутренне и противоречащими инородным историческим источникам. Более того, друг без друга они существовать не могут. Это два невежественных взгляда на один и тот же объект - население Украины. Собственно, в летописи содержатся только варяжская и славянская теории, а норманнская теория была выдумана в силу невежественного отождествления летописных варягов и германцев. Суть этих теорий будет раскрыта ниже.

Почему нужен новый перевод «Повести временных лет»?

С переводами Д.С. Лихачева, а других у нас нет, случилась та же самая занятная история, что с женой Юлия Цезаря, которая оказалась выше сальных подозрений черни. Даже студент первого курса способен мотивированно определить переводы Лихачева с древнерусского языке как невежественные, но в «литературе» на сей счет никто не распространяется - должно быть, это не принято, так как Лихачев почему-то считается великим ученым, недостижимым в своем величии… Словом, на ум сразу же приходит жена Цезаря, критиковать которую решительно невозможно - если, конечно, не хочешь уподобиться сальной черни.

Из грамматики древнерусского языка Лихачев не знал совсем ничего, даже падежей, как видно будет ниже; даже грамматику современного языка знал он нетвердо. Например, в переводе «Повести временных лет» встречаются совсем уж детские орфографические ошибки - «заволочьская чудь» и «смысленый». Нужно ли объяснять, что в современном языке правильно будет заволоцкая и смышленый? А ведь эта дикость напечатана в советском издании, которое должно было готовиться очень тщательно, при участии оппонентов, редактора, корректора… Значат ли помянутые детские ошибки, что никакой подготовки не было?

Да, здесь использованы некоторые слова подлинника, но в целом этот бессмысленный набор слов никоим образом не отражает сути приведенного выше предложения.

Чтобы перевести приведенное предложение, понять его, нужно уяснить четыре простейших вещи, проще некуда:

1. «Яко» может значить как в смысле когда и даже коли.
2. «Яко» формально вводит определение, так как в тексте оно идет с причастием – «яко имуще».
3. В предложении «яко азъ словомъ точью творити» очевидная ошибка, так как инфинитив не может быть главным сказуемым, т.е. правильно будет «хочю творити» (сотворю), а не «точью».
4. Определение в древнерусском языке часто отделялось от определяемого члена прочими членами: «Бориса же Вячеславлича слава на судъ приведе, и на канину зелену паполому постла, за обиду Олгову храбра и млада Князя», Слово о полку Игореве, т.е. «выину зазряще» может относиться к слову «таковой».

Отсюда получаем буквальный перевод приведенного предложения, просто дословный:

Если таковой горазд стал волшебством, всегда прозирая, как вещий Аполлоний, который неистовую в себе философскую мудрость имел, то должен был сказать: «словом сотворю, чего хочешь», а не свершением претворять повеления свои.

Если же здесь, в дословном переводе, что-либо не ясно, то претензии следует направлять либо автору сей мысли, либо своей неосведомленности о пагубном чародействе и борьбе с ним, не так ли?

Сравните приведенный дословный перевод с переводом Лихачева: много ли у них общего? Можно ли назвать текст Лихачева переводом, если он не имеет отношения к подлиннику? Помилуйте, ведь это даже не пересказ, а чистый вымысел. Увы, случай это не единственный. Это не исключение, а правило. Лихачев не переводил текст, а лишь высказывал свое мнение о том, что здесь может быть написано, причем мнение глубоко невежественное, не основанное на доступных фактах грамматики и выводах. Да, но ведь на невежественном этом переводе основана наша история, наука…

Если же захотите возразить, что историки должны были сами подлинник читать, то просто вспомните, что приведенное предложение вы тоже сами читали. И что? Много ли было толку? Вот так же и историки читают. Сложности, повторим, объективны.

В «Повести временных лет» нашли свое воплощение многие мелочи древнего русского языка, который по синтаксису его к современному русскому совсем никакого отношения не имеет. Синтаксис древнего языка очень напоминает современный английский, просто до буквальных совпадений доходит, например в отрицании «никто же может рещи», в сказуемом «бысть учя», соответствующем современному английскому past continuous, и в самостоятельных причастных оборотах, соответствующих т.н. абсолютному причастному обороту современной английской грамматики. Представьте себе человека, который начал переводить современный английский текст, полагая, что здесь просто «английскими буквами» написано да слова незнакомые иной раз попадаются… Это и есть Лихачев с его переводами.

Не имея даже самого поверхностного представления о синтаксисе языка, связи и сущности членов предложения, Лихачев и его подчиненные переводили древнерусские тексты на современный язык, причем занимались этим исключительно они. Даже если оставить в стороне этичность подобного поведения узкой группы советских научных работников, подмявшей под себя все переводы и даже филологические работы по древнерусской литературе (без рецензии Лихачева, говорят, не могла выйти ни единая книга), следует заметить, что деятельность их, приносившая им доход и почет, была бесполезна и бессмысленна для науки и для общества - мартышкин труд. Да, имеются в древнерусских текстах места, которые мог бы перевести правильно даже совершенно невежественный человек, ничего не знающий из грамматики, например «и рече Олегъ», но чтобы установить эти места, нужно открыть подлинный текст… Иначе говоря, каждый перевод Лихачева и его подчиненных нужно обязательно сверять с подлинником. Иной раз, впрочем, подлинник открывать не требуется: и без него видно, что в переводе дана совершенная ахинея, бессмыслица полная (еще примеры ниже).

Переводческий вклад в науку академика Д.С. Лихачева соответствует вкладу в нее печально известного академика Т.Д. Лысенко - с той только разницей, что деятельность Лысенко наша наука давно уже преодолела, а переводческую деятельность Лихачева - еще нет. Деятельность его переводческая попадает под определение лженауки - вымыслов своего воображения, выдаваемых за научные решения.

Норманнская теория в «Повести временных лет»

Многие полагают, что т.н. норманнская теория, теория построения огромного и, главное, культурного древнерусского государства дикими германцами, не имевшими вообще никакой культуры, отражена уже в «Повести временных лет», но это следствие лишь невежественного восприятия текста, в частности - в переводе Лихачева, который, разумеется, является не переводом, а невежественным вымыслом:

Даже без обращения к подлиннику очень хорошо видно, где идет полная ахинея, в двух местах:

1. «Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманны и англы, а еще иные готландцы,– вот так и эти».
2. «И от тех варягов прозвалась Русская земля. Новгородцы же – те люди от варяжского рода, а прежде были словене».

Что значит предложение «варяги назывались русью, как другие называются шведы»? Думал ли автор, что он пишет? Здесь возникает по сути ее шизофреническая картина, разрыв мысленного образа, два одновременных его значения, исключающие друг друга: из текста ясно, что, с одной стороны, варяги являются народом, имеющим данное имя, помянут даже «род варяжский» (народ), но с другой стороны, варяги - это общность германских народов, помянутых в тексте (та же история, кстати, и с летописными славянами). Причем это совершенно очевидно: если бы летописец в первом случае, говоря об изгнании варягов, понимал под ними общность германских народов, как чуть ниже, то с какой стати он называл их русскими? Наименование общности германских народов варягами летописцу было совершенно ясно, как видно из текста, а русскими он их не считал:

И идоша за море къ варягомъ к руси, сице бо ся зваху тьи варязи русь, яко се друзии зъвутся свие, друзии же урмане, анъгляне, друзии гъте, тако и си.

По подлиннику очень хорошо видно, что из перевода выпущен союз «сице бо» - так как (сице значит так, а второй член формален, как, например, в почти современном союзе раз что - если). Летописец попытался объяснить, что в данном случае русское слово совпадает с германским, как «свие» - свитые, «урмане» - боровики (к сл. урман, лес), «анъгляне» - иногляды, «гъте» - готовые. Это, конечно, не самая красивая историческая теория, но мысль выражена все-таки четко:

И пошли за море к варягам, к русским, так как звались те варяги русскими, как другие варяги зовутся свитыми, другие же урманами, иноглядами, другие готовыми.

Отсюда даже без перевода разумный человек, а точнее говоря - человек в своем уме, сделал бы вывод, что варяги-русь не могут быть ни шведами, ни норманнами, ни англичанами, ни готами, так как все эти народы помянуты в одном предложении, т.е. являлись они разными народами в глазах летописца. Ну, можно ли на основании данного текста вывести норманнскую теорию как устроение русского государства шведами? Вполне очевидно, что в данном случае мы сталкиваемся и с анахронизмом в слове варяги, и с древним его значением. Анахронизмом по отношению к описанному времени являются, разумеется, пояснения летописца, который называет варягами общность германских народов. История этого слова предельно проста, и не понимать ее просто стыдно. Слово это было заимствовано у нас византийскими греками в искажении Βάραγγοι (варанги, двойная гамма читается, как в слове ангел, ἄγγελος) и перенесено на наемников-германцев, приходивших служить Византии. От греков же новое значение вернулось рикошетом и распространилось у нас вообще на германцев… Несомненно, что человек, написавший приведенный выше отрывок, знал не только слово Βάραγγοι, но и новое его русское значение, обобщение, так как варягами он называл германцев вообще.

Это т.н. Русская правда, закон, а речь идет о каких-то военных, так как помянута рота - клятва оружием. Точнее их уже не определишь.

Ни Лихачев, ни кто-либо иной не обратил внимания на указанное простейшее логическое противоречие только по той причине, что не понимал приведенного текста. Да, слова-то все знакомые, а вот смысл убегает в силу непонимания синтаксиса, в частности - союза «сице бо». В комментариях Лихачев жаловался, что норманисты стремились себе найти опору в данных словах, но как же им не стремиться, помилуй бог, если ясно написано в переводе того же Лихачева, что «новгородцы - варяжского рода»? Подумайте, какая ахинея: «Новгородцы же - те люди от варяжского рода, а прежде были словене». Каким же образом новгородцы сменили свою национальность? Не показалось ли это автору перевода хоть немного странным? Нет, по его мнению, новгородцы составляли социальную опору «варяжского рода» - «принадлежность к организации рода», а виноваты оказались норманисты…

Чтобы перевести данное предложение, нужно знать, что такое второй именительный падеж и союз «ти». Кстати, двойной именительный употребляется в современном языке, например он был хороший человек, что по форме, по связям синтаксическим, совершенно равно предложению «прозвася Руская земля новугородьци». Разница же между современным и древним употреблением в том, что теперь объект в первом и втором именительном должен быть один, а определяется это по смыслу. Все очень просто, гораздо проще, чем «принадлежность к организации варяжского рода»:

И коли от тех варягов прозвалась Русская земля новгородцами, то стали люди новгородцами из роду варяжского, а прежде были славяне.

На возвышенном языке эллинском это называется ирония - притворство, насмешка над мнением в доведении его до абсурда. Летописец продолжает свои краткие комментарии в прежнем духе, твердо полагая, что русские не имеют отношения к германцам. Отсюда, кстати, мы узнаем о новгородском происхождении этнонима русский, что «современной науке», увы, неведомо за отсутствием перевода летописи.

«Современная наука» вывела, что в нашей летописи создана «легенда о варяжском происхождении» русских, но выше мы рассмотрели эту легенду вполне и нашли, что ее выдумали невежественные наши переводчики вроде Лихачева - если, конечно, понимать под варягами германцев, как обычно и понимают. Странность же в том, что варяжское, но не германское происхождение русских поминается в ином месте «Повести временных лет», в самом начале, в описании происхождения народов, где русские помянуты дважды:

В подлиннике разницы в написаниях нет. Дикое же с современной точки зрения слово «сидят» следует понимать в смысле осели, оседлый. Увы, «перевод» Лихачева заключался в бездумном переписывании древнего текста, грамматически трудные места которого излагались на основании беспочвенных вымыслов. Обратите внимание на невежественное написание «заволочская чудь». Правильно, повторим, будет заволоцкая, от слова за волоком. В летописи-то Ч поставлено правильно (волок - волочить), но теперь на дворе не двенадцатый век, иные правила.

В комментариях Лихачев написал: «русь - А.А. Шахматов и некоторые другие исследователи считают, что в перечень народов русь вставлена позднейшим летописцем - тем, который создал легенду о варяжском происхождении руси». Допустим, что летописец создал легенду и в тексте ее выдвигал против нее искренние возражения, которые мы разобрали выше, но мог ли он произвести вставку в летопись, противоречащую его мнению о славянском происхождении русских, отраженному в приведенном выше отрывке? Этого быть не могло.

Совершенно очевидно, что некий древний летописец полагал два народа с именем русские, что и отражено в приведенном отрывке. Одни русские у него находились среди германо-романских народов Европы, причем это отнюдь не шведы и не норманны, помянутые рядом, и даже не варяги, тоже помянутые в перечне, а другие русские - на русском севере, где и должны находиться этнические русские. Безусловно, некая связь между двумя этими русскими должна была быть, но в летописи, увы, ничего о том нет…

«Ловоть» - это на самом деле Ловать, пустяк, да и прочие ошибки не особенно важны.

Если бы это прочитал человек с независимым мышлением, не наш историк, охмуренный всяческими теориями, иной раз безумными вроде норманнской, то он бы нипочем не догадался, что «путь из варяг в греки» - это путь со Скандинавского полуострова в Черное море и Византию. Где в приведенном тексте описан путь со Скандинавского полуострова? Даже у Лихачева написано «тут был путь из Варяг в Греки» (нужно, конечно, с большой буквы, это верно), а далее описан путь на север по Днепру - путь на север от греков. Иначе говоря, «тут» (в подлиннике такого слова нет) - это в пределах Черного моря, с неких гор на Черном море до неких греков на том же море (они и в Крыму жили), а уж «оттуда» в Днепр и далее. В отрывке описано путешествие вокруг Европы, из Черного моря на север по Днепру и обратно в Черное море по океану, сливающемуся в воображении летописца с «морем Варяжским». Смысл этого описания не ясен, но скандинавские германцы здесь уж точно ни при чем. Балтийское море названо здесь Варяжским в приведенном выше позднем смысле слова варяги - Германским морем, т.е. по отношению к нашим доисторическим временам, кои и описывает приведенный отрывок, это анахронизм. Тем не менее многие историки полагают, что раз написано «путь из варяг в греки», то это уж точно от германцев к грекам, а потому на прочий текст внимания можно не обращать… Нет, большего абсурда и нарочно не придумаешь.

При рассмотрении древнейших варягов следует, конечно, отвлечься от невежественного отождествления их с теми или иными германцами: логичных оснований для такого отождествления нет никаких. Нет оснований и сомневаться в существовании варягов, так как в той же летописи они помянуты как действительный народ

Луда - это не плащ, а к слову лудить, т.е. кольчуга, луженая, вероятно, от ржавчины. Соответственно, нетрудно понять удивление современников, запомнивших Якуна: слепому не нужна кольчуга, а на кольчуге не нужно золотое шитье…

Здесь уже и ложь наблюдаем: нигде, ни в едином списке Лаврентьевской летописи и Ипатьевской, нет приведенного Лихачевым искаженного слова «сьлепъ» - везде стоит «слепъ», даже в указанном издании отмечено в разночтениях: «В Лавр. и др. списках слепъ», Указ. соч., стр. 137, т.е. явное недоразумение не наименование Якуна слепым, а «конъектура» современной науки, беспричинно отождествившей Якуна и Хакона. Это вообще отличный метод исторический: не действительность следует выводить из древнего текста, а наоборот, древний текст читать на основании своих беспочвенных вымыслов о прошлом. Что же касается Эймундовой саги, то это полная ахинея, столь глупые и дикие вымыслы, что ссылаться на них просто неудобно. Кроме того, в доступном у нас тексте Эймундовой саги никакой Хакон не помянут (там, наверно, тоже «конъектура» делается для правильного «чтения» - методика научная).

Можно также добавить, что в Ипатьевской летописи имя Якун читается Акун. Это, наверно, огрубленное тюркское сочетание Ак-кюн, Белое солнце (мягкое это Ю у нас огрублялось стойко: куна, куница). Возможно, германское имя Хакон происходит отсюда, из этого сочетания, но Хакон и Акун - это, конечно, разные лица. Нет оснований их отождествлять - тем более со ссылкой на художественную ахинею, Эймундову сагу. Подобная ссылка - это все равно что научная ссылка на художественный фильм об американских индейцах (да, он тоже снят на некотором основании действительности - как и Эймундова сага написана).

Нет никаких сомнений, что помянутый в приведенном отрывке Акун принадлежал к тем самым варягам начала нашей летописи - народу, не имевшему этнического отношения к германцам. Отождествить их можно с аварами, обрами нашей летописи, см. ст. «Древняя Русь и славяне»,- тем более что звучат имена авары и варяги похоже, будто с одним корнем вар. Иначе говоря, варяжская теория нашей летописи имеет право на существование - в отличие от норманнской и славянской, которые не выдерживают даже самой поверхностной критики.

Славянская теория в «Повести временных лет»

Каждый, наверно, слышал про многочисленные славянские племена, которые издавна жили в Восточной Европе, занимая огромные территории, но почти никто не знает, что источник его убеждений - всего лишь несколько строк «Повести временных лет», причем весьма и весьма сомнительных, откровенно лживых. Да, разумеется, существуют христианские средневековые исторические источники, в которых помянуты некие славяне, однако же в них нет утверждений о славянском языке, родственном русскому, и о принадлежности этого родственного русскому языка многим народам, якобы тоже родственным, идущим от единого корня. Более того, например, из византийских источников нетрудно заключить, что поминаемые там всуе славяне говорили на германского корня языке, см. ст. «Древняя Русь и славяне». Более того, нет никаких независимых данных о существовании славянского языка и даже великих учителей славянского народа Кирилла и Мефодия, якобы подаривших славянам письменность. Все исходные данные ограничиваются нашими источниками, противоречивыми в них утверждениями, хотя, кажется, византийцы-то могли бы и знать о великих и даже святых своих соотечественниках Кирилле и Мефодии… Нет, не знали.

Кирилл-то, возможно, существовал, просто имя его не сохранилось в истории, см. последнюю часть статьи о Руси и славянах «Мать городов русских», а Мефодий откровенно вымышлен: был такой латинский епископ, помянутый Козьмой Пражским в «Чешской хронике» , к которому лжецы и приравняли византийского Мефодия. Ложь это столь же глупая, сколь наглая, но ведь пользуется успехом уже не первое столетие.

Нет совершенно никаких логичных оснований верить вздорным заявлениям летописца о том, что русские и славяне - это одно и то же. Это заявление противоречит, разумеется, прочим историческим источникам, в частности - мусульманским, но нашей «современной наукой» это в расчет не принимается…

Славяне в «Повести временных лет» предстают в таком же противоречии, как и варяги в рассмотренном выше отрывке. С одной стороны, летописец именует славянами множество народов, а с другой стороны, у этого множества народов был предок по имени славяне, некий определенный народ, говоривший на равном русскому языке. По утверждению авторов «Повести временных лет», жил этот народ или в Римской провинции Норик (Noricum), что была в верхней излучине Дуная, где теперь Мюнхен, или же в Иллирии, на восточном берегу Адриатического моря, напротив Италии.

Невозможно, конечно, поверить в описанное расселение народа по имени славяне на просторах, измеряемых тысячами километров, от верховьев Дуная до Днепра и от Черного моря до Белого,- просто потому, что для этого потребовались бы миллионы людей, говорящих, подчеркнем, на одном языке. Чтобы язык славянский возобладал на столь огромных территориях, они должны были численно и, главное, культурно превосходить местное население, но последнее противоречит историческим источникам. Мусульмане, например, описывают дунайских славян как самую примитивную социальную организацию - с натуральным налогом, пищей и платьем, см. ст. о Руси и славянах, но у русских в то же время отмечают внешнюю торговлю вплоть до Китая. Разрыв это столь чудовищный, бездна, что говорить о происхождении русских от славян, из землянок с натуральным хозяйством, способен только безумец. Да и неужели переселение столь огромных даже по нынешним временам людских масс прошло незамеченным для всех европейских историков, в первую очередь византийских? Неужели столь великий числом культурный народ сумел укрыться от ока византийских и прочих историков? Этого не может быть.

Отличный пример для сравнения и понимания у нас перед глазами - Русь. Можно ли вообразить даже в бреду, что византийские греки ничего не знали о Руси? Нет, это немыслимо совершенно. Да, но почему же тогда они ничего не знали о гигантском расширении славянской империи, включавшей в себя Русь территориально? Ну, на каких же еще основаниях, по каким причинам, великий народ мог бы расселиться по огромным территориям или уж только распространить там свой язык?

Можно поверить в постепенное и естественное расселение славян вниз по Дунаю и в уход будущих поляков из низовьев Дуная на Вислу от притеснений, но только не в дальнейшее массированное переселение на просторы от Черного моря до Белого. Это просто абсурд, и ведь даже намека нет на подтверждение этих сведений в европейских исторических источниках. Даже в наших источниках по столь великому поводу имеется всего лишь несколько общих фраз.

Автор «Повести временных лет» очень настойчиво связывает воедино расселение славянского народа и распространение славянского языка, однако для человека, даже поверхностно знакомого с мировой историей, связи здесь нет никакой: это крайне примитивный взгляд на историю и, главное, недействительный, не находящий себе фактического подтверждения. Например, как вы думаете, происходят ли от единого народа казахи и турки? Нет, конечно, ведь у них даже расы разные, но говорят-то они на языках тюркского корня, т.е. распространение языка в данном случае не имеет отношения к расселению людей и биологическому наследству. Разумеется, язык распространяется людьми, точнее культурными империями, но такое распространение не проходит незамеченным. Например, тот же тюркский язык с Дальнего Востока в Европу принесли гунны, и это очень хорошо известно, хотя от гуннов и не осталось собственной их истории, письменных источников. Да, но почему же тогда о славянах не известно ничего?

Разумеется, возражения против славянской теории были в древние времена. В частности, как можно заключить из «Повести временных лет», были люди, которые подвергали сомнению киевское происхождение русских и отстаивали, разумеется, новгородское. Поскольку же ответить на критику апологеты славянства не могли, в ход пошли насмешки. Вот весьма занимательная притча, насмешка «церковнославян» над своими противниками, посвященная спору о месте происхождении русских

Обратите внимание, сколько яду и наглости в ключевой мысли повествования: Киев еще только предсказан был апостолом, а новгородцы уже вовсю парились в своих банях, на диво тому же апостолу. Этот анекдот - явная насмешка над теми людьми, которые утверждали, что Новгород древнее Киева и русские происходят из Новгорода.

Подумайте, как чудовищная, просто фантастическая наглость: в свои бредни наши «церковнославяне» даже ученика Христа вовлекли, причем без малейшего зазрения совести.

Стоит отметить, что анекдот этот опирается на рассмотренный выше рассказ о гипотетическом пути вокруг Европы, из которого человек невежественный, не знавший размеров Европы и моря Варяжского, мог заключить, что используемый в древности путь в Рим из Черного моря мог проходить вокруг Европы - через Днепр, Балтийское море и океан в Средиземное море, на берегах которого и находится Рим. Иначе говоря, анекдот о новгородцах, удививших апостола,- это отнюдь не народная мудрость, не фольклор, а сочинение, построенное на фактах исторической литературы, т.е. научное.

Анекдот о новгородцах свидетельствует, что у славянской исторической теории на Руси были противники, а возразить им «церковнославяне» не могли, почему и перешли к насмешкам… Да, но много ли стоит древняя историческая теория, которую уверенно отвергала часть ее современников? Можно ли было безоговорочно поверить в эти бредни?

Варяжская теория в «Повести временных лет»

Языки распространялись и распространяются через империи, культурные империи, через построенную социальную структуру, охватившую области со значительным населением, где люди перенимают чужой язык в силу вовлеченности в социальные отношения, причем бесписьменные народы, как заметил Л.Н. Гумилев, меняют язык очень легко. Да, но где же в Европе Славянская империя? Нигде, ее не было, т.е. не было и не единой действительной причины для распространения славянского языка.

Простейший этот вывод из мировой истории - языки распространяются империями - находит, разумеется, себе подтверждение и в нашей истории. В «Повести временных лет» есть упоминание об империи варягов:

Также выше приведено утверждение, что варяги были русскими, и это совершенно соответствует мировой истории: так и должно быть. Русский язык должен принадлежать не славянам, германцам по преимуществу, а именно варягам, причем варягам не в Киеве, а в Новгороде, как мы знаем из анализа варяжской теории выше.

Мы не можем, конечно, допустить, что в Европе в девятом веке по РХ была неизвестная империя (тем более у мусульман). Но империя, погибшая незадолго до рождения Руси и не оставившая своей письменной истории, была только одна - Аварский каганат. Следовательно, мы просто обязаны заключить, что варяги - это русскоязычная часть аваров, названная на русском же языке (называться этот язык мог иначе - сведений нет). Что любопытно, от аваров осталось несколько слов, и все они укладываются в русский язык, см. третью часть статьи о Руси и славянах «Авары и Русь». Связь же варягов со славянами, конечно, прослеживается, ведь славяне-то дунайские жили под властью Аварского каганата. Соответственно, мы обязаны заключить и то, что язык русский был воспринят дунайскими славянами как один из имперских, распространился по Дунаю в пределах каганата, а позже на Вислу с бежавшими ляхами. Это вполне соответствует фактам мировой истории и выглядит даже банально - в отличие от фантастического расселения диких славян по огромным территориям, поверить в которое невозможно.

Соотнести это со славянской теорией, т.е. с планомерными развитием славян от Потопа до самого Киева, мог только человек, охмуренный всяческими «теориями», от глупых до откровенно безумных. Предельно ясно написано, что Олег захватил вражескую крепость, где оборонялись люди с именами нерусскими - Аскольд и Дир, после чего объявил здесь столицу нового государства. «Мать городов» - это перевод греческого слова митрополь (на более распространенном католико-греческом языке - метрополь, как Гомер вместо Омира или гегемон вместо игемона). Принадлежность же вражеской этой крепости на Днепре определяется из сочинения византийского императора Константина Багрянородного, из девятой главы его книги «Об управлении империй», названной «О росах, отправляющихся с моноксилами из Росии в Константинополь»

Строительство русских городов на Украине тоже начал Олег, как отмечено в предыдущем отрывке, но из невежественного перевода Лихачева это понять нельзя: «Тот Олег начал ставить города». В подлиннике написано иначе: «Се же Олегъ нача городы ставити», Указ. соч., стр. 14, что на современный язык переводится буквально: Это Олег начал города ставить, т.е. именно он начал строить русские города на Украине, в громимой хазарской империи, а не кто-либо иной. Очевидно, что именно поэтому и прозвали Олега Вещим: захватив небольшую хазарскую крепость на Днепре, он провозгласил здесь свою столицу для дальнейшей борьбы с хазарами, и вскоре возник здесь большой русский город, окруженный иными… А город был просто огромный по тем временам, крупнейший, наверно, в Европе,- с населением, вероятно, десятки тысяч человек . Только церквей в нем, как говорят, было четыреста.

Идеология в «Повести временных лет»

Из рассмотрения летописных данных очевидно, что славянская теория, теория происхождения русских от славян в Киеве и на Днепре, представляет собой наглую ложь, противоречащую не только историческим источникам, в том числе той же «Повести временных лет», но и самому здравому смыслу. И возникает, конечно, вопрос, с какой целью летописец катал откровенную ложь о великих культурных славянах, которых не было?

Ярослав Мудрый, конечно, не какой-то там Коцел, но и это наглость неописуемая, причем с любой, повторим, точки зрения - и греческой, и латинской.

Каждый легко может себе вообразить, как утверждалось христианство там, где правил этот Коцел: пришли немцы, одних перерезали, других на кровавые клочья разорвали, а потом строго объяснили, что делается это исключительно во имя всего самого светлого и прекрасного, что только знает человечество,- во имя Христа. Наши во главе с Владимиром поступили почти так же, только вместо чехов были византийские греки и христианство наши не навязывали, а принимали от греков, см. ст. «Крещение Руси».

Владимир оказал греческим императорам Василию и Константину военную помощь в борьбе со смутьяном Вардой Фокой в обмен на попов, после чего, естественно, ожидал обещанного. Нет, ищи дурака за пять римских сольдо, попов греки не прислали, обманули. Тогда Владимир собрался, пришел в Крым и взял греческий Херсонес, требуя уже не только попов, но еще и царевну греческую себе в жены, сестру Василия и Константина, в качестве пени за просрочку с попами. Пришлось императорам византийским отдать попов и царевну, которых наша летопись все же поминает под 988 г., хотя крещение Владимира приписывает не политической договоренности, а великому его духовному озарению… Это тоже наглая ложь. Разумеется, лжецов нельзя назвать христианами: это христианские политические идеологи.

Поскольку Владимир вырвал у греков христианских попов грубой силой - угрозой взять Константинополь после того, как он взял греческий Херсонес, возникло маленькое «каноническое» неудобство: вроде как христианство должны были распространять апостолы и подвижники, а рвать его у греков военной силой в политических целях…

Второй страшной политической проблемой новой империи стало то очевидное обстоятельство, что христианство было распространено на Руси - на русском севере, кончено - еще во времена патриарха Фотия, когда на русский язык была переведена Библия, задолго до Владимира, которого, тем не менее, помянутый выше Ларион без малейших сомнений огласил вполне равным апостолам и священной опорой существующей власти Ярослава Мудрого. Разумеется, это не было канонизацией в строгом смысле, так как в оном смысле у нас и Церкви-то не было, но святым Владимир был объявлен ясно. До нас дошло Слово Лариона о законе и благодати, где «канонизация» Владимира выражена предельно ясно - яснее некуда. Собственно, утверждение священности существующей власти и было целью обращения Лариона к верным. Задача это была исключительно политическая, а не духовная (всякая власть от Бога, сказал апостол Павел). Целью христианства является спасение душ, но отнюдь не воспитание их в правильном политическом убеждении или любви даже к христианской власти. Власть к спасению души отношения не имеет.

Утверждение священности власти - это, разумеется, идеология, вечная в мире идеология, ибо же любая крепкая власть утверждает себя священной - любая. Сложность заключалась только в том, чтобы сделать новую империю священной в смысле каноническом, а главное - без угроз и насилия, по-христиански. Разумеется, греки под пытками или угрозами сровнять с землей Константинополь подтвердили бы даже то, что Христос родился на Руси и с Руси ушел учить в Палестину, но кому это было нужно? Да и только ли от греков требовалось признание священности новой мировой империи?

Славяне родились только потому, видимо, что требовалось канонизировать власть в новой мировой империи. Священные христианские книги на русском языке существовали до Владимира - их объявили славянскими, а не русскими, чему летописец уделил огромное внимание, выдумав цитированный выше рассказ. Христианство существовало на Руси до Владимира - его объявили славянским, а не русским. Все было обрублено по самые славяне, в первую очередь - история. Русские со священной их империей начались от святого равноапостольного Владимира или уж совсем немного раньше, а до Владимира были исключительно славяне, предки русских.

Чем же хорош был новый подход к истории в смысле «каноническом»? Да хотя бы тем, что славяне никогда силой не рвали у греков христианство - наоборот, греки душили их и рвали на кровавые клочья во имя всего самого светлого и прекрасного, что только знает человечество,- во имя Христа. Славяне никогда не громили Константинополя и вообще были кротки и тихи, аки самые агнцы. Славян никто и никогда в Византии не назвал бы страшным именем Рос из книги пророка Иезекииля, как греки по сей день называют нас, русских,- от библейского имени князя Рос Мосоха и Фовеля, этого Гога и Магога, посланца жестокого Адонай-господа, пришедшего воевать с севера во главе многих народов. По сей день нет ни единого текста на греческом языке, в котором русские были бы названы правильно, от корня рус, а не библейского рос (вообще-то, правильно он Рош, но у греков не было еврейской буквы шин - Ш, ее заменяли на С). А чтобы понять причину этого наименования, достаточно почитать посвященные нашим предкам слова Фотия…

Кажется так, что причиной рождения лжи в нашей летописи была не гордыня, как обычно случается, желание возвеличить себя за счет унижения иных, а наоборот - желание умалить себя, снизойти до низших, в частности до славян. Разумеется, ложь есть ложь, но ведь мотивы кое-что значат, не так ли?

Огромную роль в фальсификации истории под славян сыграл, наверно, отказ греческой власти признать нашу Церковь, отчего и потребовались славяне, к которым в Иллирик ходил сам апостол Павел - «учитель нам, русским». Сильно сказано, не правда ли? Что против этого все греческие церковные иерархи и тем более светская власть? Да ничто, пустое место.

Славяне были просто незаменимы для идеологии, и если бы их не было в Аварском каганате во время оно, то следовало бы их даже выдумать в целях торжества идеологии - утверждения священности власти в государстве равноапостольного Владимира. Собственно, история - это и есть идеология, всегда и везде, ибо же прошлое всегда и везде есть фундамент будущего. Исторические сочинения пишутся отнюдь не для того, чтобы открыть потомкам всю правду-матку истинную, как полагают некоторые наивные люди, а для современников, для того, чтобы владеть умами современников и, соответственно, будущим. И как это ни поразительно, владение будущим иной раз удается историкам. Например, нашими умами ныне владеют столь лютые мракобесы многовековой давности, что даже представить их страшно…

Впрочем, наверняка они были большие праведники: по средам и пятницам мяса не ели, блуда не творили и так далее, по списку. Ну, а коли и соврали где вольно или невольно, то ведь не греха ради, а из самых лучших побуждений - священных, как им казалось. Очень даже может быть, что некоторые из них сами верили в свою ложь, считая ее строгим выводом, а фальсификацию истории всего лишь «конъектурой», как нынешние. Ну, сделал ты ряд «конъектур» и навыдумывал кучу глупостей, как Лихачев,- разве же плохо это с точки зрения субъективной? И если Лихачев наверняка считал себя ученым, то почему же прошлые эти мракобесы должны были мнить о себе иначе? Чем их гигантская «конъектура» отличается от «конъектуры» Лихачева и ему подобных? Да ничем по большому-то счету: то и другое всего лишь история, наука такая.

Уже более 900 лет россияне черпают сведения о своей истории из знаменитой “Повести временных лет”, точная дата написания которой до сих пор неизвестна. Немало споров вызывает и вопрос об авторстве этого труда.

Несколько слов о мифах и об исторических фактах

Научные постулаты с течением времени нередко подвергаются изменениям, но если в области физики, химии, биологии или астрономии подобные научные революции основаны на выявлении новых фактов, то история не раз переписывалась в угоду властям или согласно господствующей идеологии. К счастью, современный человек имеет массу возможностей самостоятельно находить и сопоставлять факты, касающиеся событий, произошедших много веков и даже тысячелетий назад, а также знакомиться с точкой зрения ученых, не придерживающихся традиционных взглядов. Все сказанное применимо и к такому важному для понимания истории России документу как “Повесть временных лет”, год создания и авторство которой в последнее время подвергаются сомнению некоторыми членами научного сообщества.

“Повесть временных лет”: авторство

Из самой “Повести временных лет” о ее создателе можно узнать только то, что в конце XI века он жил в Печорском монастыре. В частности, там есть запись о нападении половцев на эту обитель в 1096 году, чему был очевидцем сам летописец. Кроме того, в документе упоминается о смерти старца Яна, который помогал написанию исторического труда, и указывается, что смерть этого монаха произошла в 1106 году, а значит, на тот момент человек, сделавший запись, был жив.

Российская официальная наука, в том числе советская, еще со времен Петра Первого считает, что автор повести “Повесть временных лет” — летописец Нестор. Старейшим историческим документом, который ссылается на нее, является знаменитая написанная в 20-х годах XV века. Этот труд включает отдельной главой текст “Повести временных лет”, которую предваряет упоминание в качестве ее автора некоего черноризца из Печерского монастыря. Имя же Нестора впервые встречается в переписке печерского монаха Поликарпа с архимандритом Акиндином. Этот же факт подтверждает “Житие преподобного Антония”, составленное на основе устных монастырских преданий.

Нестор Летописец

“Официальный” автор повести “Повесть временных лет” был канонизирован РПЦ, поэтому о нем можно прочитать в житиях святых. Из этих источников мы узнаем, что преподобный Нестор родился в Киеве в 1050-х годах. В возрасте семнадцати лет он поступил в Киево-Печерский монастырь, где был послушником преподобного Феодосия. В довольно молодом возрасте Нестор принял постриг, а позже принял посвящение в иеродиаконы. Всю свою жизнь он провел в Киево-Печерской Лавре: здесь он написал не только “Повесть временных лет”, год создания которой доподлинно неизвестен, но и знаменитые жития святых князей Глеба и Бориса, а также труд, рассказывающий о первых подвижниках своей обители. В церковных источниках также указывается, что достигший глубокой старости Нестор скончался около 1114 года.

О чем рассказывает “Повесть временных лет”

“Повесть временных лет” — история нашей страны, охватывающая огромный временной промежуток, невероятно насыщенный разнообразными событиями. Рукопись начинается с рассказа о одному из которых — Иафету —достались в управление такие земли, как Армения, Британия, Скифия, Далмация, Иония, Иллирия, Македония, Мидия, Каппадокия, Пафлагония, Фессалия и другие. Братья начали строительство Вавилонского столпа, однако разгневанный Господь не только разрушил это строение, олицетворяющее человеческую гордыню, но и разделил людей “на 70 и 2 народа”, среди которых были и норики — прародители славян, произошедшие от сыновей Иафета. Далее упоминается об Апостоле Андрее, который предрек, что на берегу Днепра появится Великий город, что и произошло, когда с братьями Щеком и Хоривом основали Киев. Еще одно важное упоминание касается 862 года, когда “чудь, словене, кривичи и весь” отправились к варягам звать их княжить, и пришли по их зову три брата Рюрик, Трувор и Синеус с семьями и приближенными. Двое из пришлых бояр — Аскольд и Дир — отпросились из Новгорода в Царьград и, увидев по дороге Киев, остались там. Далее “Повесть временных лет”, год создания которой историкам еще предстоит уточнять, рассказывает о правлении Олега и Игоря и излагает историю о крещении Руси. Заканчивается рассказ событиями 1117 года.

“Повесть временных лет”: история изучения этого произведения

Несторовская летопись стала известна после того, как Петр Первый в 1715 году поручил сделать копию с Радзивиловского списка, хранящегося в библиотеке Кенигсберга. Сохранились документы, подтверждающие, что внимание царя на этот манускрипт обратил Яков Брюс — личность, примечательная во всех отношениях. Он же передал переложение Радзивиловского списка на современный язык который собирался писать историю России. Кроме того, изучением повести занимались такие известные ученые, как А. Шлепцер, П. М. Строев и А. А. Шахматов.

Летописец Нестор. “Повесть временных лет”: мнение А. А.Шахматова

Новый взгляд на “Повесть временных лет” был предложен в начале ХХ века. Его автором стал А. А. Шахматов, который предложил и обосновал “новую историю” данного произведения. В частности он привел аргументы в пользу того, что в 1039 году в Киеве на основе византийских хроник и местного фольклора был создан Киевский свод, который можно считать древнейшим документом подобного рода на Руси. Примерно в это же время в Новгороде была написана Именно на базе этих двух трудов в 1073 году Нестор создал сначала первый Киево-Печерский свод, затем второй и наконец “Повесть временных лет”.

“Повесть временных лет” написана русским монахом или шотландским принцем?

Последние два десятилетия были богаты на разного рода исторические сенсации. Однако справедливости ради нужно сказать, что часть из них так и не нашла научного подтверждения. Например, сегодня существует мнение, что “Повесть временных лет”, год создания которой известен лишь приблизительно, на самом деле написан не в период между 1110 и 1118 годами, а шестью столетиями позднее. В любом случае, даже официальные историки признают, что Радзивиловский список, т. е. копия рукописи, авторство которой приписывают Нестору, был сделан в XV веке и тогда же украшен многочисленными миниатюрами. Более того, Татищев писал “Историю России” даже не с него, а с пересказа этого труда на современный ему язык, автором которого, возможно, был сам Яков Брюс — праправнук короля Шотландии Роберта Первого. Но эта теория не имеет под собой никаких серьезных обоснований.

В чем главная суть Несторовского труда

Специалисты, придерживающиеся неофициального взгляда на произведение, приписываемое Нестору Летописцу, считают, что оно было необходимо для обоснования самодержавия как единственной формы правления в России. Более того, именно эта рукопись ставила точку в вопросе об отказе от “старых богов”, указывая на христианство как единственную правильную религию. В этом-то и состояла его главная суть.

“Повесть временных лет” — это единственное произведение, в котором рассказывается каноническая версия крещения Руси, все остальные просто ссылаются на него. Уже одно это должно заставить очень пристально заняться его изучением. А еще именно “Повесть временных лет”, характеристика которой принятая в официальной историографии сегодня ставится под сомнение, является первым источником, повествующим о том, что русские государи произошли от Рюриковичей. Для каждого исторического труда очень важна дата создания. “Повесть временных лет”, имеющая исключительное значение для российской историографии, таковой не имеет. Точнее, на данный момент нет неопровержимых фактов, позволяющих указать даже конкретный год ее написания. А это значит, что впереди новые открытия, которые, возможно, смогут пролить свет на некоторые темные страницы истории нашей страны.

Похожие статьи

Философия, ее предмет и роль в жизни человека и общества

Известные украинские писатели и поэты

Развлечения Средневековья

Твои друзья тянут тебя на ДНО