О. С. Павлищева. Художник Е. А. Плюшар. Середина 1830-х годов.

Павлищева Ольга Сергеевна, рожд. Пушкина (1797-1868) - сестра поэта. Была особенно дружна с братом в детстве и ранней юности. Пушкин с большой теплотой относился к сестре, посвятил ей несколько стихотворений. Художник Е. А. Плюшар. Середина 1830-х гг.

Павлищева Ольга Сергеевна (1797-1868). Урожденная Пушкина, родная сестра поэта. «Была недурна собою - в мать и красивее братьев своих» (Вяземский). Как старшая, была в детстве авторитетом для брата, слушала и строго оценивала его первые литературные опыты. Однажды она «освистала» десятилетнего автора комедии «L"Escamoteur» («Похититель») зато, что он заимствовал сюжет у Мольера. В Лицее Пушкин тосковал по своему «другу бесценному» и мечтал о свидании с ней.

С подругой обнимуся
Весны моей златой...
Забыты дни разлуки,
Дни горести и скуки,
Исчезла грусти тень.
Но это лишь мечтанье!
Увы, в монастыре,
При бледном свеч сиянье,
Один пишу к сестре.

В других строках этого послания «К сестре» (1814) мы узнаем о ее увлечении чтением книг модных в то время в дворянских семьях французских и английских авторов.

Она часто навещала брата в Царском Селе и позднее, до высылки поэта на юг, жила с ним под родительским кровом. Это была пора нежной родственной близости между братом и сестрой. Годы южной ссылки разлучили их. В немногочисленных письмах поэт интересуется ее жизнью и занятиями.

По словам полковника И. П. Липранди, служившего в Бессарабии и посетившего Петербург в 1822 году, из всех родных поэта «интересовалась более знать об Александре Сергеевиче сестра его».

В августе 1824 года Пушкин приехал в место своей новой ссылки, в село Михайловское, и застал там всю семью. В ссоре поэта с отцом Ольга Сергеевна приняла сторону брата, и после отъезда родных он, по словам И. И. Пущина, «скорбел только, что с ним нет сестры его». Хорошо знавшая семью Пушкиных А. П. Керн свидетельствует, что поэт «никого истинно не любил, кроме няни своей и потом сестры».

В январе 1828 года, против воли родителей, Ольга Сергеевна тайно обвенчалась с чиновником Николаем Ивановичем Павлищевым (1802-1879) - человеком, по отзыву М. А. Корфа, «очень мало привлекательным и совершенно прозаическим». Как умный человек, Пушкин решил, что «худой мир лучше доброй ссоры», и вместе с Керн встречал и благословлял новобрачных в квартире Дельвига. Брак Павлищевых не был счастливым. Отношения Пушкина с сестрой в 1830-х годах осложнились из-за несправедливых имущественных (связанных с селом Михайловским) претензий ее мужа, под влиянием которого она находилась. Письма поэта и ее письма к мужу подтверждают это. Со слов Павлищевой записаны ее воспоминания о детстве поэта.

Со своей умной и рассудительной сестрой Ольгой Пушкин был особенно дружен в детстве и ранней юности. Ее воспоминания о брате относятся к поре их детства и содержат ценные сведения о жизни Пушкина в это время. В 1819 году в незаконченном стихотворении поэт обращается к сестре:

Позволь душе моей открыться пред тобою.

И в дружбе сладостной отраду почерпнуть.

Скучая жизнию, томимый суетою,

Я жажду близ тебя, друг нежный, отдохнуть…

Ты помнишь, милая, - зарею наших лет,

Младенцы, мы любить умели…

Как быстро, быстро улетели…

Позже в своих письмах Пушкин не раз высказывал сестре самые нежные и дружеские чувства. «Добрый и милый мой друг, - писал он из Кишинева в июне 1822 года, - мне не нужно твоих писем, чтобы быть уверенным в твоей дружбе, - они необходимы мне единственно как нечто, от тебя исходящее. Обнимаю тебя и люблю - веселись и выходи замуж».

До замужества Ольга Сергеевна жила с родителями в Москве, Петербурге или Михайловском. Взаимную привязанность сестры и брата в эти годы замечали самые близкие друзья Пушкина. Так «первый» и «бесценный», по словам самого Пушкина, друг поэта, Иван Иванович Пущин, описывая свое пребывание у ссыльного Пушкина в Михайловском, отмечал, что поэт там отдыхает от прежнего шума и волнения, с музой живет в ладу и трудится охотно и усердно; он скорбит только о том, что с ним нет сестры его, но, с другой стороны, никак не согласился бы, чтобы она по привязанности к нему проскучала целую зиму в деревне.

Ольга Сергеевна старалась не скучать: летом 1825 года она вместе с родителями приехала в Ревель на морские купания; там она ежедневно встречалась с Петром Андреевичем Вяземским, который был очень дружески расположен к этому «милому, доброму и умному созданию». В начале августа Вяземский из Ревеля пишет Пушкину о своих встречах с его сестрой и о предметах их разговоров. В стихотворении, написанном в следующем году и названном Вяземским «О. С. Пушкиной», Петр Андреевич говорит о своих чувствах к родной ему «по сердцу» сестре поэта:

Нас случай свел, но не слепцом меня.

К тебе он влек непобедимой силой,

Поэта друг, сестра и гений милый.

По сердцу ты давно и мне родня.

Я полюбил в тебе сначала брата,

Брат по сестре еще мне стал милей.

Свети ему звездою безмятежной.

И в бурной мгле отрадой, дружбой нежной.

Ты услаждай тоскующую грудь.

Возвратившись в Петербург из Ревеля, Ольга в августе получает письмо от брата; в нем Пушкин выражает свое недовольство хлопотами матери, приведшими к разрешению ему переселиться в Псков для лечения. С сестрою он делится самым сокровенным: даже мысль о переезде в Псков кажется ему «до последней степени смешной; но так как кое-кому доставит большое удовольствие мой отъезд из Михайловского, я жду, что мне предпишут это. Все это отзывается легкомыслием, жестокостью невообразимой…». Он возмущен «беззаботностью и легкомыслием» тех, кто вмешивается в его дела. Отчасти понимая, что брат под предлогом лечения хочет освободиться из ссылки и разрешение лечиться в Пскове его только раздражает, Ольга Сергеевна, всем сердцем желая ему помочь, все-таки не видит выхода из создавшегося положения, волнуется и плачет. В связи с этим П. А. Вяземский в письме из Царского Села 28 августа 1825 года даже обвиняет Пушкина в неблагодарности и сообщает, что его сестра «только слез, а не толку добилась из твоего письма. Она целый день проплакала и в слезах поехала в Москву».

Ольга Пушкина нередко бывала в доме Антона Антоновича Дельвига, часто встречалась с его женой - Софьей Михайловной. Суждения С. М. Дельвиг о вкусах и интересах Ольги Сергеевны, о ее характере и привычках отличаются тонкой наблюдательностью и доброжелательностью. «Какая достойная женщина эта госпожа Пушкина, - писала С. М. Дельвиг своей подруге А. Н. Семеновой, - и Ольга, ее дочь, превосходная личность, которая любит своего брата Александра со страстностью… Я их часто вижу… Никто меня так мало не стесняет, как они. Как я ни дика, я познакомилась с ними очень быстро».

«Ольга Пушкина… поистине превосходная девушка, которая мне очень нравится и с которой я очень хотела бы общаться, но у нее, несмотря на ее ум, мания всегда искать себе друзей, которых она меняет почти так же, как рубашки. Ее мать хочет, чтобы мы тесно сошлись, но не думает о том, что для того, чтобы стать друзьями, нужны годы знакомства… Я читала одно письмо, которое Ольга получила от одной из своих интимных подруг из Москвы… Не могу помешать себе думать, что это трогательное послание переписано из одного из этих скверных романов, самые патетические места которых всегда заставляют меня смеяться до слез…»

В конце 1826 года Софья Михайловна замечала, говоря об Ольге Пушкиной: «Ее страсть - распознавать характер всех по чертам лица. Она восхитительна и постоянно заставляет меня смеяться».

27 января 1828 года в возрасте тридцати лет Ольга Сергеевна выходит замуж за Николая Ивановича Павлищева. Она тайно обвенчалась с ним, выйдя ночью из дома родителей, в церкви св. Троицы Измайловского полка. Возвратившись после венчания домой, новобрачная утром пришла к брату в гостиницу Демута и попросила его поговорить с родителями. Александр Сергеевич, не одобряя ее выбора, все же согласился, насколько возможно, уладить это дело. Надежда Осиповна и Сергей Львович до конца жизни не могли выносить своего зятя, а П. А. Осипова просто называла его подлецом.

Внезапный брак Ольги Пушкиной ошеломил даже уравновешенную Екатерину Андреевну Карамзину. «Нам не хватает с некоторого времени нашего насущного хлеба - Пушкина, - писала она своему брату П. А. Вяземскому 2 февраля 1828 года, - прежде всего потому, что он уверяет, как и вы, что он не любит, когда его любят, и еще потому, что его амазонка-сестра умудрилась вступить в необыкновенно, исключительно быстрый даже для женщины брак, и, наконец, потому, что он вывихнул себе ногу и лежит в постели…»

Н. И. Павлищев учился некоторое время в Благородном пансионе при Царскосельском лицее вместе с Львом Пушкиным, М. И. Глинкой и П. В. Нащокиным. Впоследствии он служил в департаменте народного просвещения, занимался переводами, сотрудничал в «Литературной газете» Дельвига и «Северной пчеле» Булгарина. Вместе с М. И. Глинкой издал музыкальный альманах «Лирический альбом на 1829 г.». Чиновник-литератор, сухой, черствый и жадный, Павлищев был глубоко чужд Пушкину, а его денежные домогательства, связанные с долей доходов Ольги Сергеевны от имений отца, вызывали у поэта отвращение.

Замужество не принесло счастья Ольге Сергеевне; вскоре она заболела, безуспешно лечилась, подолгу жила с мужем врозь и в конце концов разошлась с ним окончательно.

После свадьбы, в 1828-м и до половины 1829 года, Ольга Сергеевна живет с мужем в маленькой квартирке где-то в Большом Казачьем переулке (ныне переулок Ильича). Пушкин иногда навещает сестру. Жалея ее, он пытается примирить Надежду Осиповну с Н. И. Павлищевым, но успеха в этом не имеет. В гостиной сестры поэт мрачен, жалуется на Петербург, хочет уехать в действующую армию. За ним учрежден секретный надзор - в связи с делом о стихах «Андре Шенье».

Летом 1829 года Ольга Сергеевна лечится на водах в Ораниенбауме от болей в спине, головокружений и общего недомогания. Все это очень беспокоит родителей, которые в своих письмах из Михайловского дают ей множество советов, наставлений, рассказывают о соседях и совсем не упоминают имени ее мужа. Н. И.

Павлищев в марте 1831 года уезжает служить в канцелярии председателя временного правительства Царства Польского, а его жена остается в Петербурге. В своих письмах мужу Ольга Сергеевна довольно подробно описывает озлобление народа и злоупотребления властей в холерный 1831 год. Она «прислушивается к народным толкам» и решительно осуждает действия полиции.

В 20-х числах августа Ольга Павлищева в течение нескольких дней гостит у брата в Царском Селе, а в сентябре приезжает к родителям в Павловск. Ольга Сергеевна страдает от неопределенности своего положения, от мыслей о том, что она «покинутая жена». Ей трудно вести дом, она не может поехать на бал или в театр из-за отсутствия туалета и коляски, она всем должна, у нее нет денег, - те, что ей якобы выслал Павлищев, она никак не может получить; Александр, который приезжал к ней из Царского Села, «сам хотел поговорить об этом с Булгаковым» (петербургским почт-директором Константином Яковлевичем Булгаковым), - пишет она мужу 10 сентября 1831 года. У сестры Пушкина много друзей, знакомых ее родителей и брата. Она с гордостью сообщает Павлищеву об огромной «сенсации», которую произвели «стихи Александра на взятие Варшавы», сетует на то, что французский перевод ее «бывшего обожателя» Бакунина очень плох.

Только глубокой осенью 1832 года, перенеся тяжелую болезнь (у нее отнялись ноги), вопреки желанию родителей и, может быть, своему собственному, она едет в Варшаву к мужу (Павлищев в это время занимает должность управляющего канцелярией генерал-интенданта). Находящийся в это время в Варшаве Лев Сергеевич Пушкин писал своему другу - офицеру Белогородского уланского полка М. В. Юзефовичу: «Иду к сестре, которая вздумала приехать к служащему здесь своему мужу и очень смешна».

В Варшаве местный художник сделал ее профильный портрет карандашом - это самый ранний из известных нам портретов Ольги Сергеевны, он датирован 1833 годом и подписан неразборчивой монограммой. На нем изображена молодая, очень привлекательная женщина в красивом закрытом платье, с модной для того времени прической. Художник выбрал ее левый профиль (как это делал часто и Пушкин, рисуя пером женские головки на полях своих черновых рукописей). Предполагаемым автором этого портрета можно считать близкую подругу Ольги Сергеевны в Варшаве - Варвару Петровну Лахтину. Этот портрет, как и другие портреты Ольги Сергеевны, до поступления в музей хранился в семье Павлищевых.

В 1834 году у Ольги Сергеевны родился сын Лев. Ее родители поздравляют Ольгу с рождением первенца. В следующем году, к концу лета, героически проделав трудный путь через Остроленку, Ковно, Ригу с совсем маленьким сыном, Ольга Сергеевна приезжает в Павловск, для того чтобы увидеться с очень больной матерью и братом, - это было ее последнее свидание с Александром Сергеевичем. Уже 31 августа она пишет Павлищеву в Варшаву: «Вчера Александр с женой приехали со мной увидеться - они не едут в деревню, как предполагал муж, т. к. мадам не хочет об этом и слышать…» Снова в ее письмах мелькают подсчеты расходов, жалобы на денежные затруднения и трудности жизни. Оставшись на зиму в Петербурге, она постоянно общается с семьей Пушкина, его женой и свояченицами (обе сестры Гончаровы жили в доме Пушкина в Петербурге с 1834 года). Александр Сергеевич дарит сестре фермуар за 850 рублей. Это внимание трогает ее. Тяжелая болезнь матери, беспомощность отца, враждебность родителей и брата к ее мужу угнетали Ольгу Сергеевну; особенно тягостными для нее были разногласия мужа с братом. Павлищев требовал выделить и передать ему принадлежавшую ей часть доходов от родовых имений. «Ради бога, приезжай повидаться зимой, нужно переговорить также с братом тебе. Право, нужно», - пишет она Павлищеву 11 октября 1835 года.

К середине 1830-х годов относится второй известный портрет сестры Пушкина. Он написан художником Евгением Александровичем Плюшаром, работавшим в Петербурге в это время; акварельные краски, сохранившие свою свежесть, донесли до нашего времени прелесть своеобразного лица Ольги Пушкиной, неуловимо тонко схожей с матерью и братом. Об этом своеобразии ее внешности писала Надежда Осиповна в декабре 1833 года: «Жду вестей о костюмированном бале в Варшаве; почему ты не захотела одеться неаполитанской крестьянкой, ты так была бы хороша, у тебя итальянское лицо, я такой тебя вижу отсюда».

На акварели Плюшара у Ольги Сергеевны именно «итальянское» лицо; портрет подписан художником, внизу листа - надпись: «Louise» - очевидно, иногда ее так звали в полунемецкой семье мужа. На обороте зеленого сафьянового футляра надпись, сделанная сыном Ольги Сергеевны: «Луиза-Ольга Павлищева. Собственность Л. Н. Павлищева». В семье Павлищевых хранилась также старинная литография (находящаяся сейчас в собрании Всесоюзного музея А. С. Пушкина в Ленинграде), изображающая молодую девушку, читающую письмо. По семейному преданию, этот профильный портрет чрезвычайно напоминал сестру Пушкина, много общего с ним имеет и портрет работы Е. А. Плюшара.

В начале 1836 года в своих письмах мужу из Петербурга Ольга Сергеевна говорит о денежных затруднениях Александра, о том, что «болдинские имения не приносят доходов»; она сообщает ему также, что его письма Александр Сергеевич бросает в огонь, не распечатывая. «Ему не до того теперь, - пишет она, - он издает на днях журнал, который ему приносить будет не менее, он надеется, 60 тысяч…» Несмотря на свои собственные сложные семейные обстоятельства, Ольга Павлищева остается около больной матери, боясь, что ее отъезд убьет Надежду Осиповну; ей также очень жаль совершенно растерявшегося и рыдающего отца.

Летом 1836 года, после смерти матери, Ольга Сергеевна с мужем, приехавшим в отпуск, живут в Михайловском. Павлищев желает сам принять участие в управлении имением Пушкиных. К этому времени относится очень неприятная для поэта переписка с зятем по поводу раздела Михайловского. Способы, предлагаемые Павлищевым для возможно большего получения доходов с этого имения, были совершенно неприемлемы для Пушкина. Ольга Сергеевна очень больна, ходит по комнатам держась за стены, у нее появились признаки тяжелой глазной болезни. Она боится поссориться с братом из-за домогательств мужа и в то же время не решается возражать Павлищеву. Жизнь Ольги Сергеевны скрашивает только дружба с тригорскими соседями - Евпраксией Николаевной Вревской и ее мужем Борисом Александровичем.

Александр Сергеевич так и не приехал в Михайловское, несмотря на самые настойчивые требования Павлищева. В сентябре 1836 года Ольга Сергеевна с сыном и мужем уезжают в Варшаву; отпуск Павлищева давно кончился, а гнев его начальника - фельдмаршала графа Паскевича - может вызвать нежелательные последствия.

Сергей Львович выделил своей дочери из нижегородских имений 150 душ крепостных крестьян и отказался от седьмой части наследства в имении своей жены Михайловском в пользу Ольги. Она слезно благодарит отца «за обеспечение ее состояния и возможность жить более спокойно» и сообщает, что маленький Лев Павлищев (будущий владелец всех вещей и архива Ольги Сергеевны) «из светлого, каким был, стал почти темным и очень походит на портрет Александра при «Кавказском пленнике»» (имеется в виду гравированный портрет юного Пушкина работы Егора Гейтмана).

Ольга Сергеевна сообщает Сергею Львовичу в Москву все, что ей известно о последних событиях в Петербурге, особенно тех, которые непосредственно касаются ее брата Александра. О «Капитанской дочке», помещенной в 4-м томе «Современника», она отзывается с восхищением: «…давно я уже ничего не читала столь интересного на русском». Особенно ее тревожит известие о женитьбе Дантеса-Геккерна на Екатерине Гончаровой. «Это удивляет город и предместья, - пишет она 24 декабря 1836 года, - не тем, что один из наиболее милых гвардейских кавалеров и один из наиболее модных людей, который пользуется доходом в 70 тысяч, женится на м-lle Гончаровой, - она достаточно хороша и довольно хорошо воспитана для этого, - но потому, что его страсть к Natalie ни для кого не была секретом. Я об этом хорошо знала, когда сама была в Петербурге, и я над этим также шутила. Поверьте мне, что тут есть двусмысленность или недоразумение и что было бы очень хорошо, если бы этот брак не имел места».

Известие о смерти А. С. Пушкина Ольга Сергеевна получила в Варшаве - с нею случилась нервная горячка. Улица, на которой жили Павлищевы, три дня была запружена экипажами, квартира сестры поэта стала местом паломничества русских и поляков.

Евпраксия Николаевна Вревская, видевшаяся с А. С. Пушкиным в последние дни его жизни, рассказала своему мужу Борису Александровичу, что Пушкина мучили душевные страдания, от которых он не мог избавиться. Он часто говорил с ней «про Ольгу Сергеевну, и с большою нежностью». Об этом Н. И. Павлищеву написал Б. А. Вревский из своего имения Голубово 28 февраля 1837 года.

В год смерти брата Ольга Сергеевна родила дочь Надежду, названную так в честь бабушки. Впоследствии Надежда Николаевна вышла замуж за итальянского певца и композитора, профессора Варшавской консерватории Иосифа Рафаиловича Пане.

Сестра Пушкина очень любила рисовать и писать акварелью. В гостиной дома в Михайловском висели ее рисунки, привезенные туда Сергеем Львовичем. Близкая подруга Ольги Сергеевны, Варвара Федоровна Чернова, также обладавшая незаурядными способностями к рисованию, написала акварелью один из самых известных портретов сестры Пушкина: ей уже сорок шесть лет, немолодое лицо обрамлено темными буклями, на голове глубокий чепец, на плечах голубая шаль; в печальных глазах - выражение достоинства и сознание выполненного долга. На столике, на который опирается Ольга Сергеевна, лежит книга Э. Сведенборга - ясно видна надпись на корешке.

С именем Сведенборга, ученого-натуралиста, духовидца и теософа, в известной степени связан последний период жизни О. С. Павлищевой: ей стали свойственны чрезмерная суеверность и увлечение спиритизмом. Портрет подписан инициалами художницы: «В. Т.» (Barbara Thernova) - и датирован 1844 годом. Лев Николаевич Павлищев в своей «Семейной хронике» писал, что Варвара Федоровна Чернова рисовала этот портрет в Пулавах, куда Ольга Сергеевна приезжала к ней погостить.

В конце жизни здоровье Ольги Сергеевны расстроилось окончательно - ей грозила полная слепота. В эти годы ее посещает лицейский товарищ Александра Сергеевича С. Д. Комовский, передавший впоследствии в Пушкинский дом некоторые реликвии, связанные с именем ее брата; к ней заходят знакомый Пушкина литератор Филипп Филиппович Вигель и Катенька Черткова - дочь подруги и родственницы О. С. Павлищевой. Разъехавшись с мужем в начале 1850-х годов, Ольга Сергеевна доживала остаток дней в Петербурге.

Последние изображения сестры Пушкина относятся к 1860-м годам. На фотографическом портрете, сделанном в мастерской Штрейнберга в Петербурге, О. С. Павлищева чертами лица очень напоминает своего брата и одновременно Сергея Львовича; она в старушечьем чепце и темной накидке, взгляд полуслепых глаз и общее выражение лица говорят о страданиях. Эта фотография, по свидетельству Л. Н. Павлищева, относится к 1862 году и впервые воспроизведена в собрании сочинений Пушкина под редакцией С. А. Венгерова в 1907 году. Во Всесоюзный музей А. С. Пушкина один из отпечатков передала А. Г. Якшина, по-видимому связанная с семьей Ольги Сергеевны. Другой отпечаток был у дочери Ольги Сергеевны - Н. Н. Пане; она передала фотографию матери на юбилейную пушкинскую выставку в Петербурге в 1899 году.

Особенно тяжелое впечатление производит фотографический снимок середины 1860-х годов: очень больная, худая и почти слепая Ольга Сергеевна сидит, окруженная внуками - детьми ее дочери, стоящей здесь со своим мужем. Умерла Ольга Сергеевна 2 мая 1868 года, погребена в Петербурге, в Новодевичьем монастыре. В 1930 году заботами общества «Старый Петербург» ее прах перенесли в некрополь Александро-Невской лавры.

В собрании Всесоюзного музея А. С. Пушкина хранится несколько личных вещей Ольги Сергеевны Пушкиной-Павлищевой; некоторые из них представлены в экспозиции музея-квартиры А. С. Пушкина на Мойке, 12. Почти все вещи принадлежали ранее сыну или дочери Ольги Сергеевны или их потомкам и друзьям. В фондах музея находится белая фарфоровая чернильница с крышкой. На крышке - фигурка лежащего на берегу реки мальчика. Ее передала в 1924 году в Пушкинский дом внучка О. С. Павлищевой - Е. И. Кун. Она же подарила и флакон синего стекла с росписью, принадлежавший ее бабушке. Жена Льва Николаевича, Ольга Петровна Павлищева, в 1919 году передала туда же красивую черную коробочку для мелочей. Крышка ее украшена написанными акварелью на шелке фигурками китайца и китаянки. Л. Н. Павлищев в 1911 году подарил Пушкинскому дому металлическую вазочку, представляющую собой фигурку купидона, несущего на голове круглую чашу, в центре ее - горельефное изображение бытовой сцены. Сохранилась и деревянная, обитая кожей и атласом шкатулка Ольги Сергеевны для писем с надписью Льва Николаевича Павлищева, удостоверяющей принадлежность вещи.

(1797-12-01 ) - 2 (14) мая , Санкт-Петербург) - родная сестра А. С. Пушкина . Была с ним очень дружна в детстве и юности.

Поэт относился к ней дружески, делился своими впечатлениями и нередко спрашивал её советов. Ольга Пушкина, довольно начитанная в литературе французской и русской, и сама была не чужда поэтического вдохновения; выдержки из её альбома - стихи французские и русские.

27 января 1828 года в возрасте тридцати лет Ольга Сергеевна тайно от родителей вышла замуж за Н. И. Павлищева . В. А. Жуковский в письме к А. А. Воейковой от 4 февраля 1828 г. писал:

«Пушкина, Ольга Сергевна, одним утром приходит к брату Александру и говорит ему: милый брат, поди скажи нашим общим родителям, что я вчера вышла замуж… Брат удивился, немного рассердился, но, как умный человек, тотчас увидел, что худой мир лучше доброй ссоры, и понес известие родителям. Сергею Львовичу сделалось дурно… Теперь все помирились.»

Сестре Пушкин посвятил стихотворения: «К сестре» (1814), «Позволь душе моей открыться пред тобою…» (1819, неоконченное). Старшие Пушкины, однако, не любили своего зятя.

Её воспоминания записаны мужем по просьбе П. В. Анненкова (1851). В них отражены семейные отношения Пушкиных , содержатся ценные сведения о ранних годах жизни поэта. Анненков в биографии Александра Пушкина использовал и устные рассказы Павлищевой.

После свадьбы, в 1828-м и до середины 1829 года, Ольга Сергеевна живёт с мужем в маленькой квартире где-то в Большом Казачьем переулке. Замужество не принесло ей счастья; вскоре Ольга Сергеевна заболела, безуспешно лечилась, подолгу жила с мужем врозь и в конце концов разошлась с ним окончательно.

Н. И. Павлищев в марте 1831 года уезжает служить в канцелярии председателя временного правительства Царства Польского , а его жена остаётся в Петербурге. Только глубокой осенью 1832 года, перенеся тяжёлую болезнь (у неё отнялись ноги), она едет в Варшаву к мужу. В 1834 году у Ольги Сергеевны родился сын Лев . В 1837 году она родила дочь Надежду.

В конце жизни здоровье Ольги Сергеевны расстроилось окончательно - ей грозила полная слепота. Разъехавшись с мужем в начале 1850-х годов, Ольга Сергеевна доживала остаток дней в Петербурге.

Ольга Сергеевна скончалась 2 мая 1868 года в Петербурге. Была похоронена на Новодевичьем кладбище . В 1930-х годах захоронение было перенесено в Некрополь мастеров искусств Александро-Невской лавры .

Энциклопедичный YouTube

1 / 2

✪ Ченнелинг. Неизвестный А.С. Пушкин - Channeling Unknown A.S. Pushkin

✪ 2001556 Аудиокнига. Коротаева Ольга "Магическая академия куртизанок"

Дневник сестры Пушкина Ольги Сергеевны Павлищевой в письмах к мужу и отцу. 1831-1837. - СПб.: Пушкинский фонд, 2016. - 320 с.

Эпистолярный дневник сестры Пушкина, который она вела с перерывами в 1831 - 1837 годах, сегодняшним читателем воспринимается как своего рода семейный роман, правдиво и занимательно повествующий о жизни обыкновенного во многих отношениях и в то же время, пожалуй, самого легендарного из всех русских дворянских семейств - семейства Пушкиных. Глазами автора мы видим ее собственную жизнь и жизнь ее братьев и родителей. Меткие, зачастую ироничные и забавные наблюдения Ольги Сергеевны над их характерами и поступками рисуют остро очерченный облик ее самой и ее близких.

Свобода и откровенность ее замечаний, их доверительный тон позволяют читателю этих писем ощутить определенную причастность минувшему прошлому, почувствовать его реальность, его осязаемость и во многом его удивительную близость дню нынешнему. Портрет родного ей пушкинского семейства, нарисованный Ольгой Сергеевной, несомненно, принадлежит к числу важных литературных памятников эпохи. В приложении публикуется переписка мужа Ольги Сергеевны Николая Ивановича Павлищева с Александром Сергеевичем. Книга содержит сводный именной указатель к эпистолярным дневникам Н. О., С. Л. Пушкиных и О. С. Павлищевой, включающий имена, названия литературных произведений и периодических изданий, встречающиеся в тексте писем, и дает ссылки на их упоминания в примечаниях.

От редактора

Летом 1948 года мне довелось навестить Лидию Леонидовну и Александра Леонидовича Слонимских, давнишних моих знакомых. Они тогда жили в Москве, недалеко от Новодевичьего монастыря, где был похоронен их единственный сын — «последний в роде Ольги Сергеевны Пушкиной-Павлищевой», как писала Лидия Леонидовна. На могилу сына Слонимские приходили ежедневно. Лидия Леонидовна много и охотно говорила о своих предках, особенно часто упоминала хорошо памятного ей «дядю Лео» — того самого Льва Николаевича Павлищева, племянника Пушкина, который под именем Лёли так часто фигурирует на страницах этой книги. Тогда Лидия Леонидовна вручила мне главный многолетний труд своей жизни — переведенные с французского и подробнейшим образом прокомментированные письма Надежды Осиповны и Сергея Львовича Пушкиных к их дочери, Ольге Сергеевне Павлищевой, доводившейся Лидии Леонидовне прабабкой. По ее просьбе я отвез рукопись в Пушкинский Дом заведовавшему Рукописным отделом Института русской литературы профессору Борису Викторовичу Томашевскому.

Одновременно речь шла о намерении Лидии Леонидовны перевести и прокомментировать письма Ольги Сергеевны Павлищевой к мужу и к отцу. К сожалению, осуществить этот замысел ей не удалось. Не смогла она опубликовать и подготовленные к печати письма родителей Пушкина. Рукопись почти полвека пролежала на архивной полке. Только сейчас семейная переписка Пушкиных — одно из самых занимательных и значительных созданий тогдашней бытовой эпистолярной словесности — становится наконец достоянием читателей и входит в повседневный обиход нашей культуры. Сопоставляя содержание первого и второго тома настоящего издания — содержание писем, относящихся к одной и той же эпохе 1830-х годов и рисующих быт одной и той же семьи, — легко заметить определенное отличие душевного настроя и житейского стиля двух поколений. Над письмами стариков Пушкиных витает «дух мелочей прелестных и воздушных», это всегда меткие, непринужденные, остроумные зарисовки — физиономий, характеров, положений. В то время как письма Ольги Сергеевны — это прежде всего автопортрет. О чем бы она ни говорила, она при этом неизменно говорит о самой себе. Для нас это тем интереснее, что сведений о старшей сестре поэта сохранилось совсем немного.

Ольга Сергеевна, будучи всего на два с половиной года старше брата, с ранних лет сделалась постоянным товарищем его детских игр, слушательницей его первых стихов и зрительницей первых «театральных представлений» (все это рассказано ею в очень кратких, но ярких воспоминаниях о ранних годах брата). Вероятно, вместе с родителями Ольга Сергеевна навещала Пушкина-лицеиста в Царском Селе. Ей посвящено одно из самых задушевных его лицейских стихотворений:
Чем сердце занимаешь
Вечернею порой?
Жан-Жака ли читаешь,
Жаилиса ль пред тобой?..
Иль моську престарелу,
В подушках поседелу,
Окутав в длинну шаль
И с нежностью лилея,
Ты к ней зовешь Морфея?
Иль смотришь в темну даль
Задумчивой Светланой
Над шумною Невой?..
(«К сестре». 1814)

По выходе из Лицея Пушкин три года провел бок о бок с сестрой в родительском доме, где нелюбимой дочери, Ольге, приходилось несладко. И соседство гениального брата, можно думать, как-то скрашивало ее жизнь. Летом 1817 и 1819 годов они вместе ездили в Михайловское. Там оба подружились с тригорскими соседями. А когда осенью 1824 года Александр Сергеевич оказался в Михайловской ссылке, Ольга Сергеевна даже готова была остаться с братом зимовать в деревне. В самый, пожалуй, критический момент жизни Ольги Сергеевны — сбежавши из дому, 27 января 1828 года она без согласия отца обвенчалась с чиновником Иностранной коллегии Николаем Ивановичем Павлищевым — Пушкин приложил немало старания, чтобы уладить семейный конфликт. Вместе с Анной Петровной Керн он встретил и благословил новобрачных, приехавших от венца...

Издавна в пушкинской литературе сложилось представление об Ольге Сергеевне, как о личности достаточно бесцветной, — болезненной, вечно скучающей, безвольной, замкнутой. Впервые публикуемые по-русски ее эпистолярные дневники, обращенные к мужу, потом к отцу, значительно оживляют этот блеклый портрет. Тут мы видим человека далеко не ординарного для своей среды — и по уму, и по интересам, и по многим качествам души и характера. Немало удивившая даже ее близких отчаянная самостоятельность Ольги Сергеевны, без спросу вышедшей замуж, коренилась в самой натуре отпрыска «неукротимо го», упрямого пушкинского рода и горячего, африканского ганнибаловского. Самостоятельность оказалась определяющей чертой личности. Ольга Сергеевна всегда была преисполнена чувства собственного достоинства и никогда не терялась в любых, самых сложных обстоятельствах. Так, посреди всеобщей паники холерного лета 1831 года, живя в городе, из которого по ночам обозами вывозили трупы, Ольга Сергеевна с удивительным хладнокровием остается в «зараженном» доме и не желает покидать Петербург, коль скоро это связано с унизительной процедурой пребывания в грязном тесном карантине.

Примечательна и ее лихая, гусарская вылазка, имевшая целью в обход застав и полицейских запретов пробраться к родителям в Павловск, лишь случайно закончившаяся неудачей. Ольга Сергеевна, когда того потребовали обстоятельства, смело приняла на себя все тяготы дальнего путешествия из Петербурга в Варшаву. А три года спустя опять в одиночку проделывает тот же путь в обратном направлении с грудным ребенком на руках, решительно управляясь при этом и с лакеями, и с горничными, и с кормилицами, и с кучерами. И в своей семейной жизни Ольга Сергеевна остается человеком вполне независимым. Несмотря на добрые и даже нежные свои чувства к мужу, она тем не менее совершенно чужда слепого обожания. Она очень ясно видит несимпатичные качества его души и, не стесняясь, прямо, порою колко, говорит ему об этом. «Я сама откровенность», — обронила как-то Ольга Сергеевна. И вот именно откровенности, сердечности, широты не хватает ей в мелочном характере ее супруга. В своих жизненных понятиях и устремлениях, которые отличаются не только независимостью, но и щепетильным благородством, доброжелательностью, она, конечно же, сродни своему младшему брату, вернее, своим младшим братьям.

Самостоятельны и определенны вкусы Ольги Сергеевны и тогда, когда дело касается бытовых мелочей, житейского уклада, когда речь идет о природе либо об искусстве. Например, она не любит деревню, предпочитает город. В литературе ценит французские и английские романы. Она прилежная читательница Вальтера Скотта, Бальзака, Гюго. Появление «Собора Парижской богоматери» она отмечает как важное событие. При этом модные сочинения Поля де Кока упоминает иронически. Современная русская словесность, по ее суровому суждению, в целом не заслуживает никакого внимания. Что, впрочем, не мешает ей следить и за отечественными новинками. Она сочувственно упоминает некоторые повести барона Брамбеуса (Сенковского), замечает искру таланта в начинающем стихотворце Бенедиктове, но в то же время — вопреки громкому успеху у публики — бранит «Ледяной дом» Лажечникова, видя здесь лишь слабое подражание Гюго и Вальтеру Скотту. Тогда как пушкинская «Капитанская дочка» вызывает ее восторженный отзыв.

Примечателен и ее непредвзятый взгляд на творения и переводы собственного мужа, которые он присылал ей из Варшавы для публикации (отзывы Ольги Сергеевны пестрят замечаниями «длинно», «скучно»). А несколько небрежных фраз о «совершенно рассеянном образе жизни», который она якобы ведет, об особенном внимании к ней некоторых юношей и нарочито подробные рассказы о страстных ухаживаниях дядюшки Семена Исааковича Ганнибала явно имеют целью подразнить мужа и вызвать его ревность. Отношения супругов с самого начала не были безоблачными. После трех лет их петербургской жизни — до перевода Николая Ивановича Павлищева на службу в Варшаву и к тому моменту, когда и начинается их переписка, — Ольга Сергеевна отнюдь не уверена в искренности «прекрасных фраз», на которые не скупится ее уехавший муж. Она подозревает, что Николай Иванович не слишком тяготится своим варшавским одиночеством. «Мне кажется, что я обманута вами и никогда не была вами любима... Докажите, что я ошибаюсь, и я буду счастлива». Упреки в адрес Павлищева зачастую, впрочем, сменяются признанием собственной вины. Редкое качество — Ольга Сергеевна готова честно покаяться в тех грехах, что замечает за собой. Она видит и соглашается: ее резкость, вспыльчивость, мнительность, безосновательная ревность никак не помогали устроить их семейную жизнь. Жизнь не ладилась. И все эти годы Ольга Сергеевна остро ощущала душевную пустоту.

После первых, неудачных, родов она даже решилась было взять на воспитание чужого ребенка. (Она пишет об этом мужу 8 июня 1832 года в связи с рождением первой своей племянницы, Марии, — старшей дочери Пушкина...) Появление собственного первенца — в октябре 1834 года родился Лев Павлищев — существенно повлияло на душевный настрой Ольги Сергеевны, отодвинуло на второй план прежние сердечные переживания. Центром жизни отныне становится для нее сын, материнская ее заботливость доходит до самозабвения. Это отчетливо влияет на содержание и тон ее писем к мужу в 1835—1836 годах. Постоянным их рефреном становится рассказ о здоровье ребенка, его нраве и наружности, о симпатии к нему всех окружающих. Лёля трогает и забавляет стариков Пушкиных, в особенности Надежду Осиповну.

С появлением внуков семья разрастается. Родственные связи становятся сложнее и многообразнее. Письма как начала, так и середины 1830-х годов прямо вводят нас в сферу этих непростых семейных отношений и сообщают ряд таких деталей и подробностей, которыми мы обязаны всегдашней милой откровенности Ольги Сергеевны. Речь идет и об отношениях родителей к детям, и детей к родителям, и детей между собой. Ни Надежда Осиповна, ни Сергей Львович не отличались чрезмерной родительской заботливостью — было больше чувствительных слов и стилистических украшений, нежели искреннего участия. По-иному обстояло дело лишь с младшим сыном, Львом Сергеевичем, который пользовался особой благосклонностью матери, вечно о нем тревожившейся. При этом взаимности с его стороны не ощущалось: увлеченный бивуачной жизнью, а в перерывах между походами и сражениями лихими кутежами и крупной карточной игрой, он не успевал думать о домашних и редко им писал. Долги его платили отец и старший брат (что далеко не лучшим образом сказывалось на материальном положении всей семьи). Ольга Сергеевна, хотя постоянно бранит младшего брата за легкомыслие, но почти всегда снисходительно и незлобиво.

В изложении Ольги Сергеевны отношения в семье в целом выглядят более родственными, чем их обычно трактуют. Что касается Надежды Осиповны, в натуре ее есть что-то сильное и жизнерадостное, что вызывает уважение и, как правило, симпатию окружающих. Дети, когда говорят о ней — даже и с обидою, — всегда говорят почтительно. Тогда как Сергей Львович с его бесхарактерностью, безалаберностью, скаредностью вызывает зачастую насмешливое сожаление близких. «Он хуже женщины, — пишет Ольга Сергеевна об отце, — вместо того, чтобы действовать, предпринимать что-нибудь, он только плачет». Прежняя холодность и порою враждебность (доходившая, как известно, до крупных ссор) между Сергеем Львовичем и его старшим сыном в 1830-е годы сменяются большей взаимной терпимостью и даже сочувствием. С годами и Надежда Осиповна начинает все больше ценить своего ставшего признанным и знаменитым старшего сына. К концу жизни явно смягчился ее характер, а с другой стороны, повзрослев, изменился в своих чувствах к матери и сам Пушкин. Ольга Сергеевна видит и отмечает это.

Строки, посвященные Ольгой Сергеевной брату-поэту, рисуют Пушкина в необычном ракурсе. Такого Пушкина мы не увидим больше нигде, потому что здесь он предстает перед нами с особенной точки зрения — с точки зрения старшей сестры. Именно старшей. От своего первородства Ольга Сергеевна никогда не отказывалась. В ней совсем нет того домашнего чинопочитания, которое с годами появилось даже у родителей в отношении Александра, ставшего отечественной знаменитостью, ставшего фактически главой семьи. Чувства Ольги Сергеевны, похоже, не переменились с детства: в них смесь сердечного участия и насмешливости. Она навсегда сохранила невольное ощущение своего природного превосходства: этот взгляд чуть свысока, эту манеру подтрунивать над тем, кто еще так недавно был несмышленышем и неучем, которого она наставляла, учила ходить, кланяться и говорить. «Мы очень добрые друзья с Александром», — пишет Ольга Сергеевна мужу.

И при этом в своих отношениях с братом автоматически выносит за скобки его славу, его историческое значение, которое она, впрочем, очень отчетливо сознает: «...Александр, который, при всем моем почтении к его шедеврам, стал капризен, как женщина перед родами <...> написал мне такое глупое и дерзкое письмо, что пусть меня похоронят заживо, если оно дойдет до потомства, хотя раз он постарался отослать мне его, — видимо, он на это надеялся». (Пушкин между тем всего-навсего отчитал сестру за то, что она осталась в холерном Петербурге, вместо того, чтобы уехать с родителями в Павловск.) Тон легкой насмешки, тонкой иронии — отнюдь не знак неуважения или нелюбви. Это просто затверженный, привычный обиходный светский тон. Говоря, к примеру, о своей невестке, Ольга Сергеевна не может ограничиться пресной похвалой — не обходится без дежурной остроты: «Она очаровательна и заслуживала бы мужа полюбезнее, чем Александр».

Примечательно, что Ольга Сергеевна в восторге от бальных успехов Наталии Николаевны, от того, что та «в большой моде», что в самом высоком свете общее мнение признало ее первой красавицей и нарекло Психеей. Подобно своей матери, Ольга Сергеевна не только не считает предосудительным великосветское головокружительное «рассеяние» Наталии Николаевны, но явно и сама не прочь была бы окунугься в омут большого света. Как выясняется, у Ольги Сергеевны достаточно широкий круг связей и знакомств. Свои письма она, подобно матери, невзначай наполняет рассказами о взаимных визитах, вечеринках, обедах. Однако в классическом жанре светских анекдотов-сплетен у нее свой стиль — не такой беззаботно-снисходительный и забавный, как у Надежды Осиповны, а скорее чуть язвительный: «Михаил Глинка женился на барышне Ивановой, юной особе без состояния и без воспитания, некрасивой, и, кроме всего прочего, она не выносит музыки<...> Мадемуазель Витовтова едва не вышла за вольно отпущенного, художника, академика<...> Вообрази, что Вейдемейер выбрила себе лоб, чтобы он казался выше<...> Мадемуазель Карамзина выщипала себе брови... Графиня Самойлова<...> садится на облучке вместе с кучером, с трубкой во рту и в мужской шляпе на своей завитой и растрепанной голове... Она презабавна и, я думаю, немного не в себе».

Все события и даже мелочи светской хроники чрезвычайно занимают Ольгу Сергеевну. При этом она то и дело уверяет в своем полном равнодушии к светской суете. И тут же невольно опровергает сама себя, досадливо объясняя, что не может бывать в том кругу, где бывает мать, что не чувствует себя свободно в доме брата, — и все потому, что роль светской дамы требует изрядных расходов, так как деньги нужны на туалеты, на бальные туфельки, на парикмахера, на билет в театр или маскарад, а денег нет даже на наемный экипаж и кучера. Зачастую приходится отказываться от визита к ближайшей подруге... Как постоянный, порой утомительный рефрен звучит в письмах Ольги Сергеевны и к мужу и к отцу эта роковая тема безденежья. И тут перед нами нечто большее, чем ущемленное самолюбие, стесненное достоинство, нечто большее, чем житейская неприятность. В двухтомном эпистолярном романе из жизни пушкинского семейства 1830-х годов пестрая череда радостей, печалей, происшествий, забот постепенно оборачивается историей фатального оскудения древнего («шестисотлетнего»!) дворянского рода.

Семейная драма сплетается с исторической. Недаром тема упадка дворянских родов стала одной из центральных для позднего Пушкина. Он видел тут проблему национального масштаба. На его глазах уходила с исторической сцены единственная влиятельная и просвещенная сила, которая могла реально повлиять на действия верховной власти, удержать страну на пути мирного гражданского развития. Независимое старинное столбовое дворянство — вот кто, по мысли Пушкина, мог продолжить и укоренить в русской жизни дело Петра, спасти страну от новой смуты. Но разумного союза самодержавия и образованного дворянства не возникало. Родовая аристократия хирела и разорялась, имения закладывались, перезакладывались, дробились. Прослойка знатных независимых землевладельцев исчезала:
Мне жаль, что сих родов боярских
Бледнеет блеск и никнет дух,
Мне жаль, что нет князей Пожарских,
Что о других пропал и слух.
(«Езерский»)

Письма Ольги Сергеевны — в особенности те, что связаны с разделом Михайловского после смерти Надежды Осиповны (и относящаяся, по преимуществу, к тому же предмету переписка Пушкина с Павлищевым, данная в приложении к настоящему тому), - прочерчивают особую сюжетную линию в той драме, в которой главным персонажем был автор «Моей родословной». В частном, семейном, разрезе эта коллизия, пожалуй, могла найти благополучное, счастливое разрешение. Об этом готова была позаботиться изобретательная Прасковья Александровна Осипова, тригорская соседка Пушкиных, писавшая Александру Сергеевичу 6 января 1837 года в ответ на предложение купить Михайловское: «Мне Михайловское не нужно, и так, как вы мне вроде родного сына, я желаю, чтобы вы его сохранили — слышите?..» И далее подсказывает блестящую практическую мысль: Пушкин оставляет за собою имение, тут же его закладывает в ломбард, из вырученных денег рассчитывается с сестрой и братом, да еще при этом остается изрядная сумма на уплату процентов. Выход из лабиринта тягостных семейных проблем, казалось, был найден... Но исторический аспект трагедии Пушкина, трагедии всей русской национальной жизни не находил и не мог найти благополучной развязки. И умным советом, полученным из Тригорского, поэту не довелось воспользоваться.

Письмо Прасковьи Александровны, судя по всему, привезла ее дочь, Евпраксия Николаевна Вревская, приехавшая в Петербург в середине января, всего за несколько дней до смерти Пушкина. Искренне и горько оплакивая гибель брата, Ольга Сергеевна в своих письмах не изменяет себе и привычно пересказывает светские слухи о последней дуэли Пушкина, во многом пустые и вздорные. Гораздо важнее, однако, то, что она при этом очень чутко улавливает главный мотив безупречного поведения брата. Передавая фразу, сказанную умирающим Пушкиным жене: «Ты в этом деле ни при чем», — Ольга Сергеевна замечает: «Конечно, это было больше, чем великодушие, это было величие души». Величие души — это то, чего зачастую не хватало в жизни, но что осознавалось Ольгой Сергеевной как высшая ценность. Именно это осознание формировало стиль поведения и литературный стиль,
делало ее истинным человеком пушкинской эпохи.

20.12.1797 - 2.05.1868

Пушкина-Павлищева Ольга Сергеевна - сестра А.С.Пушкина

Она умирала в полной слепоте. Почти не могла ходить. Свет свечей был для нее только расплывчатым пятном. Губы ее часто шевелились беззвучно, словно она повторяла что-то про себя, заучивая наизусть. Это были стихи. Но иногда и строчки из писем... Чаще всего она твердила вот это: "Добрый и милый друг мой, мне не нужно твоих писем, чтоб быть уверенным в твоей дружбе, они необходимы мне единственно как нечто от тебя исходящее... Обнимаю тебя и люблю. Веселись и выходи замуж" (письмо А. Пушкина сестре от 4.07.1822 г. цитируется по книге В.В. Кунина" Друзья Пушкина" т.1. М.1986 г., как и все остальные документы, приведенные в статье.)

Ольга Сергеевна Пушкина была всего на два года старше брата Александра, поэтому няня у них была одна на двоих: знаменитая Арина Родионовна. Те же сказки, те же колыбельные на ночь.

Поначалу Оленьке матерью, Надеждой Осиповной, уделялось больше внимания, но потом череда смертей младших братьев и сестер (у Пушкиных умерло пятеро детей, осталось в живых только трое!), рождение брата Льва, ставшего любимцем, как-то отдалили девочку от нее. Больше старшими детьми занималась бабушка, Мария Алексеевна Ганнибал, женщина умная и с твердым характером. Но сказать, что они не чувствовали влияния матери и ее внимания, тоже нельзя. Под присмотром Надежды Осиповны выбирались воспитатели и гувернантки, режим их занятий, место прогулок, одежда, развлечения.

Ольга Сергеевна свой характер - резкий, внезапно меняющийся, со вспышками гнева и веселья, унаследовала, надо думать, от матери. И в детстве очень от этого страдала, так как обуздывать капризы своей натуры еще не умела. Одевшись однажды на детский бал танцмейстера Йогеля не так, как подобало бы ее возрасту, она не подчинилась приказанию матери сменить прическу и наряд, надерзила ей, и за своеволие была наказана: ощутила тяжесть материнской руки, давшей пощечину. Девочка долго заливалась слезами, сидя в темноте, на старинном сундуке, но прощения у матери просить отказывалась наотрез... Неизвестно, чем бы закончилась вся эта история, не уговори ее бабушка Мария Алексеевна и брат Александр все-таки пойти к матери и повиниться. В совершенстве владевшая собой Надежда Осиповна, затаив обиду и в "воспитательных целях", могла не разговаривать с детьми неделями и месяцами!

Домашнее образование Ольга Сергеевна получила весьма неплохое: ее, кроме танцев и языков, обязательных для всех, обучали еще истории, географии, началам алгебры и естествознания. Она хорошо писала и читала по-русски, ей не стоило труда сочинить сложную шараду, написать экспромтом буриме (шутливые стихи на заданные рифмы) или акростих (сложная форма стихотворения: из начальных букв каждой новой строки такого стихотворения складывалось имя человека, которому оно было написано; написать акростих удавалось немногим.). Знала она и английский язык, что было тогда довольно удивительно для барышни, но объяснялось просто: у нее была хорошая гувернантка и книги из отцовской библиотеки: Шекспир в подлиннике. Больше всего она любила "Макбета". Чтение ее было разнообразным: "Нравственный договор" Руссо перемешивался с нравоучительными романами мадам Жанлис.
Ольга Сергеевна также очень хорошо рисовала, ее учитель, профессиональный живописец Ксавье де Местр называл ее способнейшей ученицей, с твердой рукой.

Она любила животных, особенно собак и лошадей. Прекрасно ездила верхом. Но не чужды были ей и пешие прогулки. Лето в юности она обычно проводила с родителями в Михайловском или в Царском Селе, нередко с подругой Анной Вульф путешествовала по окрестностям Петербурга. Пушкин спрашивал ее в одном из сохранившихся писем: "Вернулась ли ты из своего путешествия. Посетила ли ты снова подземелья, замки, Нарвские водопады? Развлекло ли это тебя? Любишь ли ты по-прежнему одинокие прогулки? Чем ты развлекаешься? Что читаешь?" (Пушкин - сестре. 27.07.1821г) Из этих вопросов можно заключить, что Александр Пушкин нежно любил свою сестру и ее настроения, интересы были ему понятны и близки.

Юношеская переписка между братом и сестрой пока не найдена, хотя бытует мнение, что долгие годы она хранилась у вдовы поэта, Натальи Николаевны, а потом след ее был утерян.
То немногое, что уцелело, только подтверждает слова А.П. Керн, сказанные позднее: "Пушкин мало кого истинно любил, кроме няни и сестры своей". Ее письма к нему в Лицей за три года разлуки, вероятно, дышали мыслями о прочитанных книгах, прогулках, посещениях театра, домашних вечерах, когда Ольга Сергеевна музицировала и пела, стараясь взять на расcтроенном стареньком фортепьяно верную ноту Моцарта. Атмосферой этих писем, воспоминаниями о сестре пронизано стихотворение Пушкина, написанное в 1814 году, и присланное Ольге в Петербург. Юный лицеист в своем "тихом монастыре" мечтает о том дне, когда:

Оставлю темну келью,
Поля, сады свои
Под стол клобук с веригой -
И прилечу расстригой
В объятия твои.

(А. Пушкин "К сестре" 1814г.)

Эта мечта осуществилась только летом 1817 года, когда Пушкин был выпущен из Лицея. Он тотчас приехал в Михайловское, где сестра жила с родителями. Это лето - самое счастливое, безоблачное в жизни поэта. Прогулки с сестрой, совместное чтенье книг, веселые чаепития у соседей в Тригорском... В библиотеке Пушкина сохранился экземпляр басен Лафонтена, подаренный ему сестрой, с шутливой надписью.

Пушкин в суете Петербурга часто вспоминал прогулки с сестрой, задушевные разговоры. Мечтал об их повторении.

Они были очень близки душевно. Многие пушкинисты не зря полагают, что большинство своих характерных черт знаменитая пушкинская Татьяна унаследовала именно от тоненькой, высокой, черноглазой барышни, бродящей "с печальной думою в очах, с французской книжкою в руках" по холмам Михайловского.
Барышню эту звали Ольга. Она была хороша собою и умна, но существование ее было невеселым. В пушкинистике, исследовательской и мемуарной, есть только глухие упоминания о том, что в жизни Ольги Сергеевны была какая то сердечная тайна, драма, неудачный роман. Пушкин об этом знал. И старался утешить сестру, как мог. С этим, пожалуй, и связано обилие участливых вопросов в приводимом нами письме.

Немного позже поэт напишет, уже из Михайловской ссылки (которую сестра собиралась с ним разделить и не сделала этого только благодаря его уговорам): "Милая Оля, благодарю за письмо, ты очень мила и я тебя очень люблю, хоть этому ты и не веришь.." (4 декабря 1824 года, Михайловское) Она верила. Верили этому и друзья поэта, в частности Петр Андреевич Вяземский. Зная, какое глубокое духовное влияние Ольга Сергеевна имеет на брата, он считал, что она и только она сможет примирить его в ссоре с отцом и не допустить, чтобы слухе о конфликте дошли до столиц или - еще хуже - до государя! Сергей Львович обвинял сына в непочтительности, "противуправительственных взглядах", еще бог знает в чем, даже в том, что он проповедует "афеизм (атеизм) сестре, небесному созданию" (строка из письма Пушкина В.Ф. Вяземской, октябрь 1824 г).
Именно поэтому князь Вяземский и решился написать сестре поэта письмо, очень тонкое и умное. В нем мы читаем: "Убедительно прошу Вас...умолять его сделать миролюбивые шаги по отношению к Вашему отцу, заставив его понять, что этот мир необходим для Вашего спокойствия. Кроме того, я опасаюсь для него того впечатления, которое может произвести в свете и в уме самого императора его ссора с родителями. Мы живем в такое время, когда все становится известным. У Вашего брата есть враги, они не преминут обрисовать его в глазах императора человеком, который восстал против всех законов божеских и человеческих, который не выносит ни малейшего ограничения, из которого получится дурной гражданин, так как он дурной сын". (П.А. Вяземский - О.С. Пушкиной декабрь 1824 г.) Это весьма важное и умное письмо могло быть написано, повторим, только тому, кто хорошо знал и понимал все "подводные течения" в судьбе Пушкина. Не имея возможности полностью довериться почте, Вяземский давал понять Ольге Сергеевне, что хлопоты друзей о возвращении поэта из ссылки могут завершиться ничем из-за слухов о его поведении, которые усиленно распространял Сергей Львович. При этом автор намекает и на единственное средство, которое может заставить Пушкина извиниться перед отцом: он пойдет на это, если увидит, что его ссора с родителями приносит вред сестре.
Мы так и не знаем достоверно, что заставило Пушкина примириться с отцом: хлопоты и письма друзей, слезы матери, беспрестанно повторявшей: "Что будет со мной, если тебя вдруг посадят в крепость?!", или уговоры сестры... Возможно, все вместе взятое.

В январе 1828 года дружеские отношения брата и сестры приняли новый оборот. 27 января 1828 года, в Петербурге, Ольга Сергеевна поутру тихонько вышла из родительского дома и села в сани, где ее уже ждал будущий муж - соученик брата Ольги Сергеевны, Льва, по Благородному пансиону при Царскосельском лицее. Возможно, Ольга Сергеевна и познакомилась с ним, навещая брата, или позднее, на одном из вечеров или званных ужинов. Николай Иванович Павлищев был образованным человеком, переводчиком, автором научных трудов, издателем, чиновником Департамента народного просвещения.

Впоследствии, откомандированный в Варшаву, он становится управляющим канцелярией генерал-интенданта Царства Польского, сенатором и тайным советником (Л. Черейский. Пушкин и его окружение. Биографический справочник. М. "Наука" 1988 г.). Должности немалые и тем более удивительно читать постоянные жалобы г-на Павлищева на безденежье в письмах к Александру Сергеевичу и Сергею Львовичу Пушкиным. Именно его мелочность и скаредность доставила немало неприятностей поэту и отравляла и без того нелегкую жизнь Ольги Сергеевны.

Но тогда романтическое начало брака - тайное венчание - не предвещало будущих несчастий и недоразумений.
Любимый брат выступил в роли посаженного отца, Анна Петровна Керн - в роли посаженной матери, барон Антон Дельвиг предоставил для званного ужина свою квартиру. Там Александр и благословил сестру иконой Иверской Божьей матери от имени родителей. Трудно сказать, почему они так решительно противились браку дочери с Павлищевым, особенно Сергей Львович...
Не думаю, что их останавливала бедность жениха или его возраст... (Он был на пять лет моложе Ольги Сергеевны, ей к тому времени было тридцать.) Скорее, они, как люди умудренные опытом светской жизни, почувствовали почти сразу и критически восприняли те черты в ее муже, о которых мы уже упоминали. Добавим сюда еще и зависть, и черствость. Они будут видны в письмах Паавлищева в дальнейшем. Но пока... Надежда Осиповна, скрепя сердце, соглашается с поступком дочери, отец упрямится еще два часа, но после уговоров Александра сдается. Ольга Сергеевна становится Павлищевой, сохранив родственные связи.

Новым родственникам трудно приходилось уживаться с зятем. Николай Иванович требовал сначала приданного, а затем, в 1835-36 гг., когда уже не было Надежды Осиповны, раздела имущества, выделения части наследства для Ольги Сергеевны и продажи Михайловского. После того, как постаревший и измученный болезнями Сергей Львович передал все бразды правления имуществом сыну-поэту, г-н Павлищев измучил последнего бестолковыми и нудными письмами, заполненными подсчетами и расчетами. Александр Сергеевич писал по этому поводу жене, Наталье Николаевне, в откровенном письме от 11 июня 1834г: "А делать нечего. Если не взяться за имение, то оно пропадет же даром. Ольга Сергеевна и Лев Сергеевич (брат поэта, служивший на Кавказе) останутся на подножном корму, а придется взять их мне же на руки, тогда-то и наплачусь и наплачусь (Пушкин горько каламбурит!), а им и горя мало. Меня же будут цыганить. Ох, семья, семья!"

Горя, однако, было много. Ольга, безмерно любившая брата и очень тонко понимавшая все то, что творилось в его душе, жалеющая отца, одинокого и старого, металась между двух огней. Она то жила в Варшаве, то разъезжалась с мужем. Содержание он ей в этом случае выплачивал нерегулярно, а то и вовсе не платил. Ей надо было жить в Петербурге - городе очень дорогом - на деньги брата или отца. Чаще брата. Неоднократно Наталья Николаевна и Александр Сергеевич приглашали Ольгу Сергеевну жить в свой дом, но она отказывалась. Это было неудобным, неэтичным, как она считала, хотя невестку свою не то, что любила - боготворила, также как брат, защищая от непомерных притязаний высшего света! Значит ей с малышом-сыном надо было снимать жилье. И снова помогал брат-поэт... Она пыталась умерить материальные притязания своего мужа, но все было тщетно. Кроме того, здоровье Ольги Сергеевны после тяжелых родов стало неважным, болезни отнимали много сил.
Начали беспокоить глаза. Несколько раз врачи находили ее состояние очень опасным. Созывались консилиумы, врачи настаивали на строгом режиме без сердечных волнений и нервных срывов, но Ольга Сергеевна лишь вздыхала: разве это было возможно! И по осенней распутице (в 1836 г) с малолетним сыном ехала из Михайловского в Варшаву, а оттуда неслись к брату Александру письма с просьбой: "заложить булавку и фермуар или продать по вашему усмотрению" - денег на жизнь не хватало. Или муж делал вид, что не хватало... Она как-то скажет ему с горечью: "Мой бедный брат готов осквернить свой поэтический гений и осквернить его единственно для того, чтобы удовлетворить насущным материальным потребностям!" (О.С. Павлищева - мужу 28 апреля 1832 г. Петербург) Она опять была едва ли не единственным человеком, кто понимал всю тяжесть груза, лежащего на плечах поэта... Но была и всего лишь женщиной, любящей сестрой, "небесным созданием", и не могла защитить и уберечь.

Февральская трагедия 1837 застала Ольгу Сергеевну в ее доме, в Варшаве, на Медовой улице. Она ждала появления на свет второго ребенка (в мае1837 у нее родилась дочь Надежда.) Даже годы спустя она не могла без слез вспоминать те дни!.. Множество знакомых и незнакомых людей приезжали на Медовую, чтобы выразить соболезнование сестре великого поэта, разделить с нею ее горе.
С опухшими от слез и бессонницы глазами она принимала всех безотказно, несмотря на самочувствие, а потом, оставшись одна, долго перебирала листочки писем, стихотворений, которые бережно хранила в шкатулках, не в силах поверить во все случившееся! Она обвиняла красавицу-невестку в легкомыслии и беззаботности, опомнившись, ругала себя, плакала, и снова обвиняла и прощала! И так было каждое 10-е февраля...

Шли годы. Вырос ее сын Левушка, учащийся в Петербурге и неуловимо походивший на любимого брата. Он пропадал все дни напролет в семье невестки Натальи Николаевны Пушкиной-Ланской, где его любили и баловали. Она поручила сына заботам невестки, зная, что щедрое и горячее сердце "Мадонны" Александра не оставит мальчика без материнской заботы и внимания. Так оно и было. Раздоры с мужем все продолжались. Он втягивал больную Ольгу даже в споры с биографами покойного брата - Анненковым и Бартеневым - о точности воспоминаний. Он обвинял их в искажении фактов, подделке воспоминаний... Следы этих раздоров сохранились в переписке Бартенева и Анненкова с душеприказчиком Пушкина Сергеем Соболевским.
К счастью, у П. Бартенева в руках была тетрадь с собственноручно записанными воспоминаниями Ольги Сергеевны. Она подарила эту тетрадь Бартеневу в 1851 году и вместе с Соболевским - искренним другом и почитателем Пушкина, человеком чрезвычайно порядочным - они сумели ответить на несправедливые и обидные упреки "щепетильного" родственника.

Все эти споры и недоразумения плохо отражались на слабом здоровье Ольги Сергеевны. В 1862 году она фактически потеряла зрение. Постоянно нуждалась в посторонней помощи. Но находила силы диктовать своему сыну Льву отрывки из воспоминаний, семейные предания, легенды. Она ведь не могла проверить, что он пишет, и не знала, что обожаемый сын умышленно исказит не только многие факты из биографии своего гениального дяди, (которого, кстати, любил и очень хорошо помнил), но даже и отрывки из семейной переписки, а некоторые письма и вовсе - придумает, да так похоже, что не отличишь от подлинных! Талант к сочинительству передался по наследству. Хорошо, что подлинники писем сохранились и попали в музей, иначе никогда не знать бы нам правды о поэте! Зачем Лев Николаевич Павлищев пошел на такую сознательную фальсификацию - неизвестно и непонятно. Но это - другая тема.

Ольга Сергеевна Пушкина-Павлищева скончалась 2 мая 1868 года, после долгой болезни. Муж ее почти сразу же женился на женщине, с которой был связан отношениями уже много лет. Дети жили своей жизнью.
А ей оставалась слава "бесценного друга", "милой сестры", "небесного создания"...
Слава, которую мы ищем и находим в куплетах ранних стихов русского гения, в строчках его первых и почти самых последних писем. Она навсегда осталась рядом с ним. Большего ей нельзя было бы и желать. Такую память и такую любовь ничто затмить не может. Даже быстротечное время..

Пушкин и его современники.

Похожие статьи